– Что? Ты даешь мне этот совет? Ты, Крека, первая жена Атиллы, которую он сделал почти королевой? Ты, которую он все еще ценит?

– Я ненавижу его… Быть может потому, что слишком сильно его любила, – промолвила женщина. – Я ненавижу его за то, что он все время берет себе в жены новых женщин, молодых и прекрасных, как ты, в то время как моя красота – для него лишь воспоминание. Я ненавижу его и за Казара, точно так же как ненавижу за него тебя. Кроме того, я боюсь его. Да, он сделал меня королевой, но все время думает о том, чтобы лишить меня этого преимущества перед другими. Я знаю, что прекрасная Гонория, дочь императора Валентиниана, предложила ему свою руку, и он теперь тешит себя мыслью жениться на императорской дочке. Тогда она займет первое место.

Гневный, слегка приглушенный голос проник в сознание юной пленницы и пробудил в ней самые неожиданные замыслы.

– Когда Атилла будет мертв, – продолжала Крека, – то останется самое малое: в общей смуте и беспорядке, не медля, освободить Казара.

В этот момент снаружи раздался крик, на который Ильдико отозвалась страдальческим вздохом. Обеими руками вцепилась она в ложе Креки.

– Я готова сделать все это, – порывисто прошептала она. – Если это будет возможно, я убью Атиллу сегодня же вечером. Но как это сделать? Разве мне позволят иметь при себе оружие? Да и он невероятно силен…

Крека лениво соскользнула с ложа, прошла несколько шагов и открыла сундук, где лежала груда ярких шелковых платков. Она извлекла оттуда маленький, тоже шелковый, мешочек.

– Каждый вечер, – сказала она ровным голосом, – Атилла приказывает принести ему огромный кубок ломбардского вина в постель. Перед любовными утехами он охотно пьет его, дабы возбудить в себе страсть. Так же охотно он пьет и пресытившись женщиной. То, что находится здесь, не замутит вино, и оно совсем не изменится на вкус. Этот неведомый яд я получила от одного византийского священника. Если твоя рука не дрогнет, завтра утром Казар будет свободен.

Трясущимися руками Ильдико взяла мешочек и спрятала под туникой. Последние остатки подавленности, нерешительности и колебаний исчезли. Глаза ее загорелись необычным огнем.

– Сейчас время, – промолвила она спокойно, – когда Атилла отправляется в баню. Я смешаюсь с купающимися женщинами и скажу ему, что готова стать его женой.

Она подняла тяжелую шерстяную завесу, которая защищала помещение от потоков холодного воздуха, и вышла наружу, не попрощавшись. С таинственной усмешкой Крека вновь откинулась на подушки. Утром тиран будет мертв, а вместе с ним и германка, ибо если она не найдет в себе мужества покончить с собой, ей, без сомнения, помогут в этом воины. Казар будет свободен, ибо очевидно, что сын Креки Эллак на следующем Курултае[7]будет избран Чакханом, и никто уже не заговорит о римской принцессе. Крека может стариться в мире и покое и довольствоваться положением королевы-матери.

* * *

Через отверстие в стене, которое заменяло окно в тюрьме, Казар следил за приготовлениями к празднику. Там, где еще недавно его бичевали, суетились женщины, которые приготовляли кумыс, разделывали молодого козленка и разливали по кувшинам масло и вина, которые были свезены со всех концов света. Германские светловолосые девушки варили крепкое пенящееся пиво. Мужчины приводили в порядок свое оружие, дабы участвовать в военных состязаниях, кони были оседланы для поединков, без которых не мыслилось ни одно гуннское празднество. Пленник знал, что все это означает, да и стража ничего не скрывала от него: Чакхан брал в жены новую женщину.

Душевная боль, которую испытывал юноша, была столь жестока и мучительна, что он забывал о своей исхлестанной и посыпанной солью спине. Горло его сжималось от бессильного гнева. Этой ночью он сойдет с ума, он был уверен в этом. Каждое мгновение перед его глазами будет стоять сцена, которая разыграется вскоре во дворце Атиллы.

Когда он поднял глаза, то увидел, что, почуяв запах крови от множества забитых животных, над лагерем принялись кружить ненасытные стервятники. Точно так же они будут парить над его трупом, когда его бросят им после казни. Но эта мысль не наполнила его ужасом, он сожалел лишь о том, что ему оставалось жить еще довольно долго. А потом должно наступить избавление, и, оставив измученное тело, он войдет свободным в рай воителей.

Но месть Атиллы не кончилась на этом. Он прекрасно знал, что следующая ночь будет страшнее для пленника, чем все палачи вместе взятые. Бесконечная ночь отчаяния… Что-то теплое и влажное почувствовал вдруг Казар на своих щеках, он провел рукой по ним – то были слезы, он впервые плакал…

Огромное, устланное медвежьими шкурами, ложе занимало почти все пространство круглой спальни. Туда и привели Ильдико мужчины после ритуального посвящения и таинственных заклинаний шаманов. В спальне были еще два предмета: китайская печурка в форме дракона, в которой тлели угли, и маленький стол, на который рабыня поставила украденный из какой-то церкви кубок из чеканного золота и кувшин с вином. Деревянные стены были покрыты войлоком и разукрашенными щитами. На них прибиты шлемы самой причудливой формы, которые принадлежали германцам, но совсем не было оружия, ибо и во время любовных ласк Атилла оставался подозрительным и осторожным. Но Ильдико ничего этого не заметила. Все ее внимание было сосредоточено на кувшине с вином и кубке из золота. Она дрожала как осиновый лист и еще не отважилась достать шелковый мешочек, как вдруг ей представилось, как Казара ведут на казнь. Если не умрет Атилла, то рано утром умрет Казар. Надо действовать быстрее.

Она нащупала под поясом мешочек, достала, открыла его и, затаив дыхание, высыпала содержимое в кувшин. Это был белый порошок, который быстро поглотила темная влага, и вскоре его уже не было видно. Тем не менее девушка немного встряхнула кувшин и неуверенной рукой вновь поставила его на стол. Она сделала это вовремя. Снаружи послышались тяжелые, едва приглушаемые ковром, шаги. Завеса поднялась…

Человек, которого все называли Бичом Божьим, был пьян. Это было заметно по его налившимся кровью глазам и покрасневшему лицу. Но он не шатался, движения его были точны и уверенны. Он вдоволь насытился на свадебном пиру и рыгнул, подойдя к с ног до головы закутанной в синее покрывало девушке. Ужас, который можно было прочесть в ее ясных голубых глазах, заставил его расхохотаться.

– Иди сюда… я говорил тебе, что желаю видеть тебя покорной и согласной на все.

Она подходила к нему медленно, сжав губы, чтобы не разрыдаться. Рука монгола по привычке потянулась к кувшину с вином. Он схватил его и наполнил до краев кубок, но тут же поставил его обратно, подскочил к девушке, обнял и подмял под себя. Ильдико почувствовала тошнотворный запах вина и пота, и ей пришлось сдержать себя, чтобы не закричать от отвращения. Его жирные губы целовали ее шею и ключицы, в то время как сильная рука раздирала покрывало и тунику. Ильдико закрыла глаза и вздохнула, она так надеялась, что он прежде выпьет и она будет избавлена от всего этого…