Зырянов вытащил на балкон разваливающееся кресло – болты ерзали, кроша засохший поролон. Сел наскоро готовить для студентов экзаменационные билеты. Лет ему на первый взгляд было за шестьдесят, по темпераменту холерик, по жизни анархист. С кафедры его тихо выживали, бессовестно эксплуатируя напоследок, спеша прибрать к рукам всё им сделанное (хорошо .сделанное). Он знал, что за аккуратную тетрадь с полной записью очередного его нового курса прилежная студентка получит автомат по совсем другой дисциплине – от завкафедрой Солодова. А зыряновские предметы сдать – раз плюнуть. Он человек беспечный. Учить любит, экзаменовать ненавидит. На кафедре его прорабатывали за двухбалльную систему оценок. Вот Солодову поди угоди – мастер грузить. Оба пришли в перестройку непростыми путями – Зырянов из геологии в парковый дизайн, Солодов от истории КПСС к истории русской дворянской усадьбы. Этот курс ему тоже готовил Зырянов. Да и вообще две специальности Зырянов сделал с нуля. По одной выпуск уже был, через год будет по второй. Тут его и попрут. Даже не скрывают. И продолжают доить. А кого еще? больше некого.

3

Учить – да, но больше всего он любил на них смотреть. Это тоже стало роскошью. Все они с третьего курса работают и на лекции ходят через пень-колоду. Ленька с Аленкой (теперь, пожалуй, следует говорить – и Ленька, и Аленка) вообще у Зырянова ни разу не появлялись. На младших курсах приготовленные Зыряновым лекции для них озвучивали люди Солодова. На четвертом курсе почти всё читал сам Зырянов – по первому разу (выделилась новая специальность). Ленька отксерил у себя на работе тетради Лиды Самохваловой (по-быстрому, пока не отдала Виктору Петровичу Солодову). Аленка просмотрела ксерокопии по диагонали, чтоб хотя бы суметь потом найти ответ на вопросы билета – своего и Ленькиного. Кооперация еще сработала, по привычке и необходимости. Сели вместе, шурша листами под столом. Перед ними развалился в кресле красивый старик из загазованной электрички. Такой заметный и узнаваемый, что Ленька-Аленка синхронно увидели (еще сохранили способность к синхронным виденьям) промеж его острых колен печальную овчарку в наморднике.

Ну конечно же Зырянов их вспомнил. Ребята из задымленного вагона. А на лекции кто ходить будет? Пушкин? Но на какие-либо репрессивные меры Зырянова не хватает. То и нечего делать вид. Какое удачное сочетанье: тонкий парень и девочка обалденной высокодуховной красоты. (Надо же, не подурнела. Плохо, что вся группа знает. Ленька растворился в новых ощущеньях – с Катей дело уже сделано. Пока Аленка улыбалась своим мыслям, сестренка, спрямив дистанцию, в два счета вышла к финишу. Аленка отстает всё больше и больше, как вышедший из графика поезд. Будь здесь взаправду собака, а не призрак собаки, она бы живо учуяла. А Зырянов что. Разве он разглядит своими рудничнотравмированными глазами. Велели оперировать, теперь это запросто, но он боится превратиться в тролля. Чужие. Только-только отчалили друг от друга – точно материки, и уже океан между ними.)

4

Значит, последний год, до выпуска этой группы. Зырянову было по правде шестьдесят пять, не так уж много. Кандидат геолого-минералогических наук, курам на смех. Сейчас всякий учит тому, чему сам не учился. Это бы еще ничего. Но уж очень явно, очень открыто перешел он на их сторону, на два поколенья вниз. «Вы только нас и понимаете, - сказали ему студенты в качестве сомнительного комплимента, - у нас в заднице шило и у вас шило». Шило так шило. На том сидим. Пусть не учатся, шут с ними. Только б не наркотики. Под лестницей, возле круглого иллюминатора, на покореженных батареях центрального отопленья была ихняя наркотусовка. Зырянова туда допускали, зная, что не донесет. Зырянов, подогреваемый снизу, вычитывал им с гораздо большим жаром, чем на лекциях: «Понимаете, доза не стоит на месте. Она может только расти. У вас будут такие боли – как в застенке. Такая тоска – хоть в петлю лезь». Слушали, чувствуя его бескорыстную любовь – и гнули свое. Ловил за руку распространителя наркотиков, лет двадцати восьми на вид. Спросил у него документы. Тот буркнул: «Бояться надо вам, а не мне», - и показал паспорт. Фамилия была Топунов. В тот же вечер встретил Зырянова на площадке возле его квартиры. Ухмыльнулся и прошел мимо. Да, не повоюешь. За ними сила.

5

Зырянова вышвырнули на год раньше, он неверно рассчитал. Просто отказали в продленье контракта. Курсовые работы четвертого года обученья (надиктованные год назад им, Зыряновым, для шести преподавателей–руководителей) его же, Зырянова, заранее заставили расширить до дипломных, слегка изменив названье. На полгода устроили формальную преддипломную практику под эгидой завкафедрой Солодова. И всё. Выкрутились. Обошлись. Иди гуляй. Не укоряй нас умным видом. Он оказался в невесомости с собакой, кошкой и попугаем. Подайте моей собаке – не повезло ей со мной. Снова Зырянов едет с ней по нижегородской ветке в Купавну. Там питомник, поставляющий собак-поводырей. Линде надо сдать собачий зачет на продленье профудостоверенья. Лесная дорога перегорожена бревнами, доходящими до середины тропы. Экзаменатор ведет псину на коротком поводке, и чуть-чуть не доходя бревна псина должна тявкнуть.

Утром из города еще мало кто едет. На платформе Новогиреево в вагон входит девчонка, что списывала у него под носом, когда он еще не знал о своих злоключеньях (а она о своих уже знала). Идет по внезапно опустевшему вагону, почти не отягощая пола, с безотчетным благородством склонив голову. Заметила его с собакой, сделала стойку. Неожиданно для себя Зырянов сказал старорежимным слогом: «Садитесь, дитя мое». Несмотря на шорты и маечку, будто схваченную двумя пальцами промеж лопаток, она выглядела вопиюще несовременно. Собака тут же положила ей голову на колени, разинула пасть без намордника, обслюнявила загорелые ноги, с мгновенно возникшей преданностью уставилась в лицо – не пришлось объяснять, что не кусается. Остальные люди вовсе исчезли куда-то. Так и ехали – двое в вагоне, не считая собаки. Про давешнего парня Зырянов не спросил, хватило ума. Кой-чему научился у любимой собаки.

Юная леди сказала, что ехала сфотографировать сделанные ими (тут она поперхнулась) на заборе в Кучине граффити, но по дороге израсходовала последние кадры. На что – не упомянула. Зырянов тоже объяснил цель своего путешествия. Не сговариваясь вышли в Кучине. Отыскали ржавый забор. Зырянов попросту сфотографировал своими двумя травмированными глазами предлагаемые художества. Остался в эстетическом плане вполне удовлетворен. Пошли к платформе – той что из Москвы, дождались электрички, поехали в Купавну. Там болели вдвоем за Линду – она сдала экзамен, хоть и не без греха. Подавала голос слишком рано от большого усердия. Обратно ехали – девушка всё молчала, витала в облаках. В Кучине дернулась, точно хотела еще раз взглянуть, но удержалась, усидела на месте. Вышла в Новогирееве, думая в простоте, что осенью увидит обретенного друга. А Зырянов знал, что не увидит. Имени-фамилии неловкой шпаргалочницы он не помнил, и незачем было спрашивать.

6

Свадьба Леньки с Катей назначена на август, ее надо перетерпеть, чтоб пронеслась над Аленкой, ровно поезд над рассыпавшей грибы девочкой. Не явиться, сбежать – стыдно, слишком заметно. Нужно, чтобы в ЗАГСе и в кафе рядом с Аленкой был рослый, красивый молодой человек, это спасет положенье. Таковой в наличии имелся, но идти в ЗАГС даже в качестве пассивного свидетеля ни в какую не соглашался. Неподходящее место ЗАГС для такого подарочного парня. Аленка с горя всплакнула – совершенно искренне, безо всякой корысти, и он умилосердился. Отстояли бюрократическую обедню. Наделенная властью женщина задала вопрос по новому стандарту: «Леонид и Екатерина! добровольно ли, обдуманно ли (на последнем сделала ударенье) ваше намеренье вступить в брак?». Что они могли ответить, кроме как «да»?