До пустыне Больсон де Мапими — Спроул — Дерево мёртвых младенцев — Сцены резни — Sopilotes[39]— Убитые в церкви — Ночь среди мертвецов — Волки — Постирушка на броде — Пешком на запад — Мираж — Встреча с бандитами — Нападение вампира — Рытьё колодца — Перекрёсток в пустыне — Повозка — Смерть Спроула — Под арестом — Голова капитана — Выжившие — Дальше к Чиуауа — Город — Тюрьма — Тоудвайн

С наступлением темноты одна душа чудесным образом восстала из числа новопреставленных мертвецов и стала крадучись пробираться прочь в свете луны. Земля, где он лежал, пропиталась кровью и мочой из опорожнённых мочевых пузырей животных, и он шёл, грязный и вонючий, зловонным отпрыском самой воплотившейся матки-войны. Дикари давно переместились на возвышенность, он видел свет костров, на которых они жарили мулов, и слышал странное заунывное пение. Пробравшись между бледными обезображенными людьми, между неуклюже разбросавшими ноги лошадьми, он сориентировался по звёздам и побрёл на юг. Здесь, среди кустарника, ночь принимала тысячи различных очертаний, и он смотрел под ноги. В свете звёзд и ущербной луны он тащился во мраке пустыни еле заметной тенью, а вдоль хребтов выли волки, которые двигались на север к месту бойни. Он шёл всю ночь, но костры за спиной по-прежнему были видны.

С рассветом он направился по дну впадины к вставшим в миле от него пластам выхода горной породы. Пробираясь среди разбросанных вокруг валунов, он услышал голос, внезапно раздавшийся среди этой бескрайней равнины. Огляделся — никого. Когда голос раздался снова, малец обернулся и присел отдохнуть. Вскоре он заметил движение на склоне: по скользкой осыпи к нему карабкался человек в лохмотьях. Карабкался осторожно, постоянно оглядываясь. Было видно, что никто его не преследует.

На плечи у человека было накинуто одеяло, порванный рукав рубахи потемнел от крови, одной рукой человек прижимал к груди другую. Звали его Спроул.

Он был одним из восьмерых, спасшихся бегством. В его лошадь попало несколько стрел, она рухнула под ним в ночи, а остальные, в том числе капитан, поскакали дальше.

Они сидели рядом среди камней и смотрели, как внизу на равнине рождается новый день.

У тебя поесть чего-нибудь не осталось? спросил Спроул.

Малец сплюнул и покачал головой. Потом глянул на Спроула.

Рука сильно болит?

Тот прижал её к груди.

Бывало и хуже.

Они сидели, глядя вдаль на пустоту, где были только песок, камни и ветер.

Что это были за индейцы?

Не знаю.

Спроул ожесточённо закашлялся в кулак и прижал к себе окровавленную руку.

Будь я проклят, если это не предупреждение христианам.

Всё утро они пролежали в тени выступа скалы, вырыв в серой вулканической пыли место для сна, а после полудня направились через долину, держась следов прошедшего здесь отряда, и их совсем маленькие фигурки очень медленно брели средь бескрайних просторов.

К вечеру они оказались у другой каменной стены, и Спроул указал на тёмное пятно на голом утёсе, похожее на копоть от давних костров. Малец рукой прикрыл глаза от солнца. Зубчатые стены каньона колыхались в зное, точно складки портьер.

А ну как это источник? сказал Спроул.

Слишком далеко.

Ну, если ты видишь воду поближе, давай пойдём туда.

Малец лишь взглянул на него, и они тронулись в путь.

Идти нужно было по лощине между грудами скальных обломков, кусками вулканического шлака и мрачными штыками юкки. Под лучами солнца чахли низкорослые кустарники, чёрные и оливковые. Спотыкаясь, они брели по растрескавшейся глине высохшего русла. Сделали привал и двинулись дальше.

Источник находился высоко между слоями обнажённых пород, вода была верхнегрунтовая и капля за каплей скатывалась по гладкой чёрной скале и по цветкам губастика и ядовитого зигаденуса, который свешивался небольшим, но смертельно опасным садиком. У дна каньона вода текла тонкой струйкой, и они по очереди припадали к камню губами, как благочестивые верующие к святыне.

Ночь провели в расположенной чуть выше неглубокой пещерке — старой усыпальнице; каменный пол покрывали осколки кварца и гравия вперемешку с ракушками из ожерелий, отшлифованными костями и углями старых костров. Было холодно, они укрылись одним одеялом Спроула, который негромко покашливал в темноте, и оба время от времени вставали и спускались к камню попить. Ушли они оттуда ещё до зари, а когда рассвело, были уже на равнине.

Они шли по следам военного отряда и после полудня наткнулись на павшего мула — его пронзили копьём и бросили, — а потом ещё на одного. Дорога в скалах сужалась, и они вышли к зарослям, увешанным мёртвыми детьми.

Они остановились, от жары всё кружилось перед глазами. Малышам — их было семь или восемь — проткнули горло под нижней челюстью, и они висели на обломанных сучках мескитового дерева, пустыми глазами уставившись в голое небо. Безволосые, бледные, вздувшиеся, они казались личинками какого-то невообразимого существа. Беглецы проковыляли мимо, потом оглянулись. Ничто не двигалось. К вечеру на равнине они набрели на деревушку, где над развалинами ещё курился дым и не было ни единой живой души. Издали деревушка походила на заброшенный кирпичный заводик. Они долго стояли перед её стенами, вслушиваясь в тишину, и лишь потом осмелились зайти.

Они неторопливо шагали по маленьким немощёным улочкам. Козы и овцы, зарезанные в загонах, мёртвые свиньи, валяющиеся в грязи. В дверях и на полу глинобитных лачуг, попадавшихся на пути, в самых разных позах там, где их застала смерть, лежали люди, обнажённые, распухшие и странные. Валялись миски с объедками; вышла кошка, уселась на солнце и равнодушно уставилась на пришельцев, а вокруг в неподвижном горячем воздухе роились мухи.

Улочка привела на площадь со скамейками и деревьями, где в зловонии и гаме черно теснились стервятники. На площади лежала дохлая лошадь, а в одной двери курицы клевали рассыпанную еду. В некоторых домах провалились крыши и лежали тлеющие шесты, а на пороге церкви стоял осёл.

Они присели на скамью, и Спроул стал раскачиваться туда-сюда, прижав к груди раненую руку и морщась от солнечного света.

Что делать-то будешь? спросил малец.

Воды бы раздобыть.

Ну а вообще?

Не знаю.

Хочешь, попробуем вернуться?

В Техас?

А куда ж ещё.

Ничего у нас не выйдет.

Ну, это ты так считаешь.

Ничего я не считаю.

Он снова закашлялся, держась за грудь здоровой рукой, словно задыхаясь.

Что с тобой, простыл?

Чахотка у меня.

Чахотка?

Спроул кивнул.