знал, что ему придется так или иначе затушить этот жар и что только сестра могла ему помочь.

Мабель немного ускорила темп.

— Тебе все еще нравится?

Люк просто кивнул. Жар внезапно нашел выход, что-то вспыхнуло, но эта вспышка была похожа на благодатную молнию, которая не раскалывала небо, а склеивала его разорвавшиеся половинки. Он думал, что грядет смерть, что он готов ее принять, что нет лучшего способа умереть, чем от руки сестры. Вся его жизненная энергия была сосредоточена в нижней части живота, и он не понимал, где она родилась и что ее питало. Затем он приоткрыл веки, чтобы унести с собой происходящее. Если он должен умереть в этот момент, он должен увидеть почему. Мабель не сводила глаз с его «лапшинки», как священник, что занимается экзорцизмом. Люк съежился и снова закрыл глаза. Он чувствовал, как что-то поднимается из того же места, через которое он мочился, но у него не было желания облегчиться. Он освободился от первого толчка, за ним последовали другие, все более слабые. Наконец Люк успокоился, открыл глаза, удивившись, что еще жив. Мабель смотрела на свою руку, держащую его «лапшинку».

— Твое крещение огнем, — сказала она через некоторое время, улыбаясь.

Она показала пальцы, покрытые слизистой субстанцией, которую Люк никогда не видел, густой жидкостью, похожей на слюну.

— Что это? — спросил он испуганно.

— Удовольствие.

— Я никогда не чувствовал ничего подобного.

— Это лучший способ почувствовать себя живым, поверь мне.

— Все так могут?

— Да, все.

— Это значит, что я такой же, как все?

— Не сомневаюсь в этом.

— А можно еще раз?

Мабель вытащила из рукава платья носовой платок, тщательно вытерла брату «лапшинку», затем собственные пальцы и ладонь, сложила носовой платок и засунула его обратно в рукав.

— Можно натянуть штаны, — сказала она с улыбкой.

— Ты больше не хочешь?

— Мальчики не умеют делать это без перерыва.

— Надо же! — удивился Люк, наблюдая, как уменьшается его «лапшинка», затем сжал кулаки, чтобы попытаться поднять ее усилием воли.

— Нужно немного подождать, и он снова встанет, — сказала Мабель.

Люк расслабился.

— Мы попозже опять так сделаем, да?

Мабель не ответила. Она смотрела на свечу, которая уменьшилась на треть. Пламя вытянулось, она затушила его между двух пальцев и затем отлепила свечу. Сразу стало очень темно, но на дворе светила луна и медленно поднимала завесу ночи, рисуя карандашом силуэты и рельефы в комнате.

— Теперь ты знаешь, как надо делать.

— А вдруг только с тобой получается?

— У тебя получится с самим собой, тебе просто нужно подумать о какой-нибудь красивой девушке.

— Тогда я буду думать о тебе.

— Если хочешь, пока однажды не подумаешь о ком-то другом... Это наша тайна, хорошо?

— Хорошо, я никому не скажу.

Люк пошарил по постели и положил ладонь на руку сестре, на ту, в которой Мабель держала до этого платок.

— Я никогда не буду думать ни о ком, кроме тебя, — сказал он, проглотив последние слова.

По его щекам потекли слезы. Он их не вытирал, шмыгал, потом наклонился вперед, и на руку сестры упала слезинка.

— Почему ты плачешь?

— А тебе случалось плакать задом-наперед?

Мабель снова начала гладить брата по голове, которую было едва видно в слабом свете луны.

— Со мной такое нечасто случалось, — сказала она через некоторое время.

Большинство девушек в долине мечтали о прекрасном принце на белом коне. Сказки, которые им рассказывали в детстве, были наполнены идеями добровольной жертвенности, и они в конце концов поверили, что так и должно быть. Им, правда, не говорили, что, в отличие от королев, принцессы не управляют собственной жизнью, что однажды они засыпают, продолжая при этом жить, а просыпаются лишь иногда, но только ночью.

Мабель никогда не читала никаких сказок, и никто ей их не рассказывал. С детства она решила править своим существованием, что было очень амбициозно, она хотела править собственным миром, который можно было создать, заселить и расширить. Она уже была королевой, хотя и не сознавала этого. Во всей долине не нашлось принца, способного подчинить ее своей воле, а если бы такой жених и отыскался, то она бы сделала его королем. На данный момент Мабель довольствовалась застенчивыми оруженосцами, заботящимися об удовлетворении ее желаний, ей казалось, что она берет то, что ей не принадлежит, что ничего никому не отдает. Мабель видела будущее, которое постоянно менялось, которое нельзя было сделать синицей в руке.

Она искала удовольствия и продолжала исследовать его во всех его формах. Независимо от последствий. Мабель была свободна и считала себя достаточно сильной, чтобы принять свою растущую плохую репутацию, она иногда понимала это по неодобрительным взглядам людей, которых встречала в городе, часто женщин всех возрастов, позабывших собственные мечты. Мабель была сильной, свободной, даже мужественной и ни о чем не беспокоилась, если, конечно, отсутствие беспокойства является признаком мужества. Мабель хотела жить так, как дышит, жить просто, не думая о том, как кислород попадает ей в легкие. Мабель как будто была рождена для того, чтобы избегать темной стороны жизни, парить над заботами и делать это без каких-либо усилий.

С братьями дело обстояло иначе. В воскресенье Мабель провожала их в город. Люк смотрел только на нее, шел рядом, глубоко дышал, чтобы уловить запах яичного шампуня в ее волосах. Марк и Матье шли в сторонке, бросая косые взгляды на белокожих девушек, они их и боялись, и желали. Мабель часто оборачивалась, ловила эти взгляды, и это ее веселило. Она специально вводила их в краску, подробно объясняя, как целоваться с языком, приводила в пример двух ужей, которые переплетаются, лежа в теплой луже. Они слушали, краснели, но советы мимо ушей не пропускали. Что касается Люка, то он не понимал, зачем засовывать язык в чужой рот, для чего это нужно, после того, что она показала ему рукой. Во время каждой прогулки Мабель замедляла шаг у пансиона Брока, ее взгляд менялся, и она на несколько мгновений замолкала.

Девушки, казалось, совсем не интересовались ее братьями. Это отсутствие интереса было обратно пропорционально тому эффекту, который Мабель производила на молодых людей, эффекту все более сильному, потому что сам дьявол или Бог, тут кто что говорил, лепил из нее все более желанную девушку.

Возможно, если бы Марк и Матье посмели пригласить какую-нибудь