— Они по ночам прилетают и играют на пианино.

— Зачем?

— А бог его знает, зачем. Прилетят, например, в клуб деревообделочной фабрики ночью и играют там до утра Баха или Шуберта… Или Бетховена там.

— Не слыхал я про эти Перчатки, — сказал дядя Мирон. — А вот про Обезьяну из Пианино слышал.

— Расскажи, дядя Мирон.

Пока дядя Мирон собирал мысли для рассказа, Рахманин задумался: «А действительно, что же на самом деле играют эти Перчатки? Не могут же они исполнять „Кирпичики“ или „Ах, Одесса, жемчужина у моря…“. При случае надо обязательно позвонить в Покровск».

Тем временем дядя Мирон начал:

— Это бывалошная история… Одни люди из купцов хотели купить пианино. И старый мастер сказал им: «Любой инструмент покупайте, только не покупайте с красным пятном». Пошли они в магазин… А там каких только пианинов нет: и черные, и белые, и красные… Только все дорогие. А одно пианино стоит черное с красным пятном и совсем недорогое…

— Где же это вы в Торжке такой магазин видели, — спросил Рахманин, — чтобы в нем любые пианино были?

— Я же тебе сказал, мил-человек, что история эта бывалошная, — ответил дядя Мирон. — А в бывалошное время в Торжке все было. Были даже такие пианины, что сами по себе играли, без людей. Электрические.

— Извини, дядя Мирон. И что дальше было?

— Дальше принесли они это пианино домой, поставили в угол и стали красное пятно тереть. Трут они его, трут… а оно все краснее и краснее становится. И вот вдруг крышка открывается, выходит из-за пианино обезьяна, задницу себе лапами закрывает и говорит: «Всю задницу мне натерли!» Рахманин неуверенно рассмеялся, чтобы не огорчать дядю Мирона. А тот вдохновился и предложил еще один рассказ.

— Ты про Винт в Полу когда-нибудь слышал?

— Нет, — ответил Рахманин. — Расскажите, пожалуйста.

— Ладно, слушай. Одна старая женщина, когда помирала, сказала своей дочери: «Ты что хочешь делай, только Винт в Полу не трогай. А то будет большая беда». И умерла. А дочка все время об тот Винт спотыкалась. Однажды она взяла газовый ключ и гайку отвинтила. Как раз была полночь.

Только часы пробили… И вдруг… Ты слушаешь?

Рахманин уперся взглядом в окно и замер. За окном, поглядывая в разные стороны, пролетел большой желтый Стеклянный Глаз размером с крупную тыкву.

Рахманин стряхнул с себя видение:

— Да, конечно. И что?

— И вдруг в дверь к дочери постучали. Она в гляделочку посмотрела и видит: за дверью стоит женщина с нижнего этажа, вся в крови… И в руках люстру держит.

Рахманин подошел к окну и увидел, как этот Глаз-тыква улетал вдаль над улицей, над прохожими, над редкими машинами, покачиваясь и посматривая по сторонам. И как он скрылся в дымке над рекой, над мостом. И никто не обратил на него ни малейшего внимания.

— Ну и как история? — спросил дядя Мирон. — Веселая?

— Куда уж там, — ответил Рахманин. — Смех, да и только.

Потом он сказал:

— Дядя Мирон, я по городу пройдусь. Билет куплю на Москву. Может, чего принести к обеду надо?

— Чего там, к обеду. Суп у меня есть из колбасы. Ничего не надо. Хлеба купишь, и ладно.

— А пол-литра, дядя Мирон?

— Если деньги есть, отчего не купить. Купи, Виктор Николаевич.

Старым стал дядя Мирон, а выпивку уважал по-прежнему.

Рахманин зашел в маленькую ванную и стал с мылом отмывать загадочный знак старой зубной щеткой. Знак с каждой минутой проявлялся, как хорошая цветная фотография. Он оказался многоэмалевым, тонкой, почти невозможной работы. На нем были написаны какие-то формулы и отлиты что-то означающие фигуры, как на средневековых гербах. Рука с мечом, перерубающая цепь, змея с красными глазами, цветные цветы и многое другое. Вещь была очень красивая, просто музейная.

Виктор сунул знак во внутренний карман и вышел на улицу.

И обалдел!

Прямо над улицей по воздуху плыла Пятиметровая Кобра. Она извивалась, смотрела в разные стороны и беззвучно планировала примерно в пяти метрах над мостовой. И никто не обращал на нее ни малейшего внимания.

— Я, наверное, рехнулся! — решил Рахманин. — Галлюцинации плавают.

Все вокруг было как обычно. Влажный осенний день. Скачут школьные малыши, возвращающиеся после занятий. Идет лошадь с телегой, полной пустых ящиков. Грохочут редкие машины.

Рахманин подошел к дому-призраку. Интересно, стоит ли он на месте или тоже улетел в даль улицы.

Дом стоял на месте. Более того, если утром он был колышущийся, сомнительный, то сейчас стоял яркий, цветной, как нарисованный на целлофане. Очень он напоминал фазу мультипликационного фильма. Не хватало только раскрашенных, залитых жильцов.

На какое-то время Рахманин почувствовал себя то ли рентгенологом, то ли рентгеновским аппаратом. Он осмотрел наличники, крышу, балкон с чугунной решеткой. И вдруг заметил на стене второго этажа темный квадрат: то ли маленький сейф, вделанный в стену, то ли жестяную коробку от конфет.

— Да это же клад.

Он понял: если эта часть стены рухнула после взрыва и еще не вывезена, клад можно отыскать. Но он понял и другое: если этот дар — видеть сквозь стены — у него всерьез и надолго, это есть еще более ценный клад. Правда, он не знал еще, нужна ли ему эта вновь обретенная способность. Как не знал бы сельский житель средней полосы СССР, нужна ли ему способность понимать теорию Эйнштейна.

Следующим зданием на улице была почта. В ней — междугородка. В между городке написаны коды всех мелких городов соседних областей. В том числе код города Покровска.

Но сначала Рахманин позвонил Матвеенко.

— Как дела, Анатолий Петрович? Все живы?

— Все. Никто не скисал, ничто не скисало. А как у тебя дела?

— Я тоже пока еще не скис. Но на грани.

— Смотри не скисай там, — попросил Матвеенко. — А то практику не зачту.

— Бог зачтет, Анатолий Петрович. Посмотрите, нет ли там в моих отчетах телефона комиссионки Покровска.

— Как нет, есть, конечно. Сейчас я тебе его скажу. А зачем тебе?

— Хочу одну деталь уточнить.

— Давай, студент, уточняй и возвращайся. Без тебя здесь скучно стало. Никаких новостей.

— Зато здесь у меня никакой скуки, — ответил Рахманин. — Одни новости.

Рахманин сразу позвонил в Покровск:

— Здравствуйте, Светлана Ильинична. Не пугайтесь, это из милиции. Я Рахманин, я у вас был.