Вера вспомнила о ней потому, что Рита Крепс жила именно в такой квартире, о которой мечтала Аня Чаплина. И это обстоятельство сейчас могло в корне изменить как жизнь самой Риты Крепс, так и Веры. Зачем, спрашивается, одинокой молодой женщине такая огромная «сталинка»? Продав свои хоромы и купив скромное жилье, пусть даже и в своем любимом центре, она получит огромную сумму денег – разницу в стоимости квартир, и сможет накупить себе тысячу альбомов, тонны масляных красок и гору бумаги и холста, не говоря уже о других милых сердцу женских вещицах. И Вера, прикинув, сколько же может стоить квартира Риты Крепс, записала в своем блокноте теперь уже ее номер телефона и адрес на тот случай, если в ближайшее время соберется навестить ее и затеять с ней разговор о продаже квартиры. Затем Вера обложилась газетами и стала изучать рынок недвижимости.

Она слышала, как по квартире ходит, гремя кастрюлями, Илья. Затем потянуло запахом жареного лука, и Вера поняла, что ее бывший муж немного поостыл и принялся готовить себе нехитрый обед. Она оглянулась, посмотрела на дверь, за которой жил теперь своей новой, страшной жизнью брошенного мужчины Илья, и тут взгляд ее упал на комод. Яркий солнечный луч выхватил запылившуюся хрустальную пудреницу, служившую вот уже много лет шкатулкой для украшений. Вера встала, подошла и открыла ее. Кольцо с большим изумрудом. Бабушкина реликвия, доставшаяся ей от ее матери. Интересно, сколько оно может стоить? Изумруд ведь дорогой…

Она, даже не дотронувшись до кольца, вернулась на место и дописала третьим пунктом в блокноте: «Скупка. Антиквары. Позвонить Марине». У Марины водятся большие деньги, почему бы ей не предложить это кольцо? Лишняя тысяча долларов не помешает…

И тут вдруг стало пасмурно. За каких-то несколько минут солнце погасло, его заслонили облака или тучи, и комната сразу стала серой, еще более пыльной, неуютной. Вера вдруг подумала, что затея, связанная с Чаплиной, – полный идиотизм. Чушь собачья. Как я могла додуматься до такого? Да где я возьму столько денег, чтобы выкупить квартиру, а потом продать ее? Кто мне даст денег? Савельева? Да она скорее застрелится, чем поверит мне, что я ей верну эти бешеные деньги. Да и зачем ей это? Больше того, она сама пронюхает про эту квартиру Крепс и наложит на нее лапу… Да и сама Рита с ее надвигающимся психическим заболеванием не вправе будет оформлять сделку. У нее наверняка имеются опекуны в лице родителей…

Вера захлопнула и отодвинула от себя блокнот, встала, подошла к окну. Поднялся ветер. Теперь он гнал пыль по улице, стучался в окна. Что это, тоже знак? Но уж слишком зловещим показался ей этот знак, этот внезапный ветер.

Она легла на кровать и закрыла глаза. Ей вдруг стало смертельно жаль Илью, который там, на кухне, в полной тишине и одиночестве жарил картошку с луком. Она хотела подняться, выйти из комнаты и напроситься к нему на обед. Но не успела. Раздался звонок в дверь. Настойчивый, хамоватый, громкий как никогда. Она вздрогнула. Августа? Нет, она бы так не звонила… Может, я оставила воду включенной в ванне, и это разъяренные соседи с нижнего этажа требуют, чтобы им скорее открыли?..

Вера слышала, как Илья бросился к двери. Вероятно, он еще находился в ожидании чуда и верил, что Марина одумается и вернется. Бедолага.

Она замерла, прислушиваясь к звукам. И вдруг лицо ее просияло. Она представила себе, что это пришли к ней. Что пришел тот мужчина, имени которого она не знает. Он нашел ее и теперь спрашивает у Ильи, проживает ли по этому адресу женщина по имени Вера. Ну да, он же прекрасно знает ее имя. А что еще? Да ничего. Абсолютно ничего. Разве что он может помнить, что она «от Августы», а у Августы много знакомых в городе, да и город небольшой…

Она подскочила к зеркалу, поправила волосы и усмехнулась своему отражению. Затем открыла дверь и вышла из комнаты. Сначала она не видела человека, который уже вошел в квартиру и разговаривал с Ильей за углом, в передней. Илья блеял: «Да, проживает…» Вера напряглась, и сердце ее заколотилось, забухало в груди. «А вы ей кем приходитесь?» – «Мужем».

И тут она не выдержала, бросилась навстречу тому невероятному, о чем она даже и не мечтала. Но, зацепившись рукой за косяк, остановилась, переводя дух. Тело ее еще продолжало лететь вперед, в черноту мрачной, неосвещенной передней, где толпились какие-то люди, и ей с трудом удалось притормозить. Она видела неясные лица и спину Ильи.

– Вам кого? – спросила она звонко и раздраженно, потому как сразу поняла, что эти люди с бледными каменными лицами не имеют ничего общего с ее любовником, которого уже успело нарисовать ее воображение.

– Вы Вера Борисовна Боровская? – в темноте обозначилось вытянутое синее лицо. Это обои синие. Не переживай. Это рефлекс.

Мужчина, отодвинув Илью, вышел на светлую площадку передней, достал какую-то красную книжечку и представился. Но Вера не услышала его. Ее мозг не зафиксировал ни имени, ни фамилии этого человека. Она услышала только слово «прокуратура», и ей стало как-то сразу нехорошо.

Слова посыпались на ее голову словно удары, причиняя ей боль.

«…мы должны вас задержать… вы подозреваетесь в убийстве Рената Нагаева, доктора-психотерапевта… возьмите необходимое, теплые вещи… в камере будет прохладно… мыло…» Она так и не поняла – эти слова были произнесены с заботой или с издевкой. Она была оглушена, раздавлена, ее не было вовсе!..

– Илья, – она повернулась к нему, бледному, ошарашенному, и сказала так, словно наказывала ему самое важное, от чего сейчас полностью зависела ее жизнь: – Я прошу тебя, Илья, поливай цветы…

Мещанинов долго придумывал, как бы ему поскорее узнать от этой странной особы Августы хотя бы фамилию Веры, чтобы потом уже своими силами попытаться разыскать ее адрес или телефон, но так ничего и не придумал. Поэтому позвонил ей еще раз, назвался Александром и напросился в гости. Собственно, и напрашиваться-то было нечего – Августа сама пригласила его «на холодную водку». Все было просто до неприличия. А ведь они были знакомы лишь по телефону.

И вот он уже у Августы. Высокая, худая женщина с выразительными темными глазами, внушительного вида острым и тонким носом и облаком взбитых рыжеватых волос. Она встретила Александра улыбкой, словно желая продемонстрировать ему свои ослепительно белые здоровые зубы. Однако голос выдавал в ней курящую женщину.

– Вот и вы… А ничего!.. Можно даже сказать, красавчик… Проходите. Я – женщина одинокая, но контактная. Картошка у меня уже сварилась, осталось только добавить в селедку уксусу, и ужин готов! – она обращалась с ним так, словно они были знакомы сто лет.

Похлопывая его по плечу, Августа приняла из его рук цветы, о которых он уже успел забыть и держал в опущенной руке, как веник, и почти втолкнула свою потенциальную жертву в комнату. При этом она словно бы нечаянно прикоснулась рукой пониже спины. Александр отметил, как смело и нахраписто действует эта «одинокая» женщина: то ли еще будет?

– За цветы спасибо. Проходите, садитесь вон в то кресло, оно самое удобное…