На лестнице на голову майору снова посыпался мусор. Очередная очередь прошила кровлю. Впечатление складывалось такое, что автоматчики ощупью отыскивали стропильные балки…

Рядового контрактной службы Василия Коновалова вынесли на середину комнаты. Капитан Трегубенков положил солдату ладонь на лицо. Он старался закрыть веки, которые никак не хотели закрываться. Майор Голованов остановился рядом, глядя на короткие рыжие волосы солдата. Почему-то вдруг вспомнился бодрый смешливый голос Коновалова, его забавная манера подпрыгивать, и показалось, что Коновалов, которого они совсем почти не знали, был хорошим парнем.

– БТР взрывался, он смеялся… – грустным тоном вспомнил старший прапорщик Киршин.

– Был такой святой – Василий Великий, – вспомнил вдруг Голованов. – Этот Василий Великий делил всех людей на мух и пчёл. Говорил, что пчёлы и в дерьме мёд найдут, а мухи в золоте дерьмо ищут… Наш рядовой Василий был из пчёл… Он не унывал…

Дважды в одно и то же место в стене выстрелили из «подствольника».

– Стену проломить пытаются… – заметил старший прапорщик.

– Так объясни им, что стены ломать нехорошо… Строить – хорошо, а ломать – не надо…

Киршин хмыкнул, сдвинулся со своим пулемётом к окну, закрытому мешками с мукой, и, не высовывая полностью ствол, дал несколько очередей.

– Молодец, хорошо стреляешь… – сам же себя и похвалил. – Двоих «завалил»…

– Не перестарайся, а то стрелять в нас некому будет… – предупредил Голованов.

– А чего они лезут… Лежали бы…

– Вот и пусть лежат… – сказал капитан Трегубенков, отнимая руку от лица рядового Коновалова. Глаза, наконец, закрылись. – Пусть лежат, как рядовой Василий… И пусть им никто глаз не закроет… Сколько у нас времени до темноты?

– Ещё часа три… – ответил Голованов…

– В темноте мы их и положим всех…

– Мы всех положим только после того, как «Таганай» доложит об успешном завершении дела… А до того будет только вяло отстреливаться…

* * *

– «Таганай», что у тебя под ногой хрустит?… – насмешливо спросил старший лейтенант Лукоморьев. – Ослеп, что ли… Не видишь, куда ступаешь…

– Тихо… – прошептал Рукавишников. – Кто-то навстречу идёт… Торопится…

– Я – «Рюкзак»… На меня выходит… – тоже шёпотом сообщил капитан Сидоренков, готовя сапёрную лопатку. – По шагам слышу…

– Только живьём брать… – категоричным тоном заявил «Таганай». – «Рюкзак», ложись и согнись… «Пушкин» – твой захват…

– Понял, сработаю… – отозвался Лукоморьев.

– «Калач», мы с тобой страхуем его отход. По полукругу, быстрее вперёд…

– Уже пошёл… – отозвался старший лейтенант Прокрустов.

Такие мелочи, как захват противника, в группе были отработаны в разных вариантах, и все предварительные действия выполнялись почти автоматически. Капитан Сидоренков залёг прямо на предполагаемом пути неизвестного, причём даже автомат в сторону отложил, словно свою безоружность показывая, подогнул к животу колени и руки туда же спрятал, показывая, что он – лёгкая добыча. Всё так и получилось. Человек торопился, быстрым шагом, хотя и пригнувшись, шёл через кусты и заметил Сидоренкова, не подающего признаков жизни, метров с четырёх. Не остановился, но темп движения резко сбросил. А ещё через метр стал просто подкрадываться. Капитан чуть слышно простонал. Человек сначала остановился, замер, потом резко скаканул к автомату. Тут же со стороны вдруг выпрыгнул, откуда ни возьмись, старший лейтенант Лукоморьев и одним ударом в горло уложил человека.

– Я – «Пушкин»… Дело сделано… Принимайте товар…

Капитан Рукавишников со старшим лейтенантом Прокрустовым моментально оказались рядом. Сел, почёсывая живот, и капитан Сидоренков. Он ещё и встать, и автомат подобрать не успел, как пленник был связан и рот ему заткнули кляпом, сделанным из рукава его же рубахи. А когда отрывали рукав, из руки вывалился мобильник. Рукавишников поднял трубку. Стал нажимать кнопки, проверяя звонки.

– Так и есть… Курьер отправился к кому-то… Звонок был меньше пяти минут назад… А номерок-то, кажется, московский… По крайней мере семизначный… У нас семизначные номера в каких городах? Пять-шесть городов, не больше… От силы в десяти… Ладно… Разговаривали… Так… Матерь вашу… Не здесь… Трубка незнакомая…

– Дай-ка я, неумеха… – протянул руку старший лейтенант Лукоморьев.

– Ах, вот… Нашёл… – капитан трофеем делиться не пожелал. – Разговаривали двадцать одну секунду… Что можно сказать за двадцать одну секунду? За двадцать одну секунду можно только сказать, что кого-то нет на месте… Поинтересоваться, кто звонит… И побежать с трубкой, чтобы выполнить приказ… Если трубка в руке, значит, этот чудик, мать его, бежал трубку отдать… Чтобы кто-то кому-то срочно позвонил…

С земли раздался стон.

– Пострадавший от неосторожного общения с чужим кулаком пришёл в себя… – заметил капитан Сидоренков.

Стон повторился. Это был не столько стон от боли, сколько от дискомфорта. Старший лейтенант Лукоморьев нанёс удар в горло. Даже просто, без кляпа, после такого удара дышать бывает тяжело… А уж с кляпом пострадавшему вообще кажется, что он задыхается. И все в этом случае забывают, что дышать можно прекрасно и одним носом, и зачем-то пытаются кляп разжевать.

Капитан Рукавишников наклонился над пленником, и отточенной до остроты бритвы малой сапёрной лопаткой почесал пленнику нос. Острая грань заточки блеснула перед глазами, предупреждая, что с несговорчивым человеком может случиться нехорошее.

– Ну что, бежал ты, олимпийский, мать твою, чемпион, куда? Будем говорить?

Пленник опять что-то промычал. Похоже, сильно возмутился тем, что его олимпийским чемпионом обозвали.

Чтобы слова казались более убедительными, капитан Сидоренков своей не менее острой лопаткой почесал пленнику горло. Мычание резко прекратилось, потому что при мычании горло слегка шевелилось, и острота лопатки чувствовалась.

– Так будем говорить-то, старина?… – опять спросил Рукавишников.

– Не пойму я, кто из вас глупее… – пожал плечами старший лейтенант Лукоморьев. – Как и что он тебе с кляпом во рту скажет… Дай ему возможность разжевать собственный рукав, потом дай водой запить то, что он проглотит, и только тогда он тебе ответит…

Пленник понял речь старшего лейтенанта и посмотрел на него, своего обидчика, почти с благодарной нежностью.

– Пусть учится глазами отвечать… Понял? Глазами… Если «да», то моргать надо…

Две лопатки так и продолжали почёсывать пленника. Ещё немного, и ему это могло бы уже понравиться, потому что жизнь в землянке или в бункере у любого может вызвать неудержимую страсть к почёсыванию.

– Так что, отвечать будешь?

Испуганные глаза в знак согласия мигнули.

– Если попробует кричать, руби ему, мать его, горло… – приказал Рукавишников Сидоренкову, и тот послушно поднял лопатку. А Рукавишников начал осторожно, чтобы слюнями не испачкаться, вытаскивать изо рта пленника кляп…