Казенный винный склад, на котором служил мой отец, помещался в специально выстроенном на окраине города кирпичном здании.

Переговорив окончательно с родителями о моем намерении поступить в Московское военное пехотное училище, я начал собирать нужные для этого документы, на что потребовалось около трех недель. В середине июня в Москву я отправил все бумаги с фотографической карточкой, личной подпиской, что ни к каким тайным обществам не принадлежал и впредь принадлежать не буду.

10 августа 1900 года я выехал и через два дня был в Москве. На следующий день, чувствуя недомогание, я отправился в Лефортово в канцелярию Московского военного пехотного училища, чтобы навести справки о результатах моего ходатайства. В канцелярии висели объявления, из которых узнал, что 16 августа в 9 часов я должен явиться на медицинскую комиссию. Между тем уже к вечеру 13 августа я лежал в постели с высокой температурой и не мог поднять головы. Оправившись немного к 20 августа, я пошел в училище к адъютанту и заявил ему о причине моей неявки на комиссию. Однако он на это посмотрел довольно формально и заявил, что прием закончен и что я могу, если хочу, поступить через год.

Взяв свои бумаги, я с грустью выехал из Москвы, раздумывая о своей дальнейшей судьбе. Быть лишним ртом у родителей не хотелось. По приезде домой было решено, что год я проживу дома, а затем снова подам прошение о приеме в Московское военное училище. Сидеть без работы также не хотелось, и я поступил в контору склада винокуренного завода на должность младшего делопроизводителя с окладом 25 рублей в месяц. Служба в конторе принесла мне некоторую пользу. Рабочий день продолжался десять часов, из них один час — перерыв на обед. Под руководством конторщика склада я начинал постигать тайны бухгалтерии. Наконец, я ознакомился и с тем, что такое казенная винная монополия и что она дает государству. Для интереса приведу следующие памятные мне цифры. Продажная цена ведра водки в 40° была 8 рублей. Из этой суммы, будь то прежний винный откуп или казенная монополия, вычитался акцизный налог — 4 рубля 50 копеек. Само же ведро водки с посудой, со всеми накладными расходами на содержание администрации, уплатой за спирт, стоимость посуды, брак ее и бой стоило 1 рубль 60 копеек. Таким образом, купля ведра водки с доставкой в лавку обходилась 6 рублей 10 копеек, остальные же 1 рубль 90 копеек являлись частным доходом.

Вполне понятно, что через пять лет после введения казенной винной монополии министр финансов Витте мог дать на постройку военно-морского флота дополнительно к бюджету 90 миллионов рублей. Одним словом, казенная винная монополия являлась видной статьей дохода в бывшем Министерстве финансов.

Конечно, я не думал продолжать свою службу в конторе склада, но все же прослужил в ней 9 месяцев. Часть получаемого жалования я отдавал ежемесячно матери, а часть расходовал на то, чтобы заменить свои ученические куртки штатским костюмом, и даже кое-что поднакопил для будущего своего учения в военном училище, точнее для пошивки собственного выходного обмундирования. Вечера и праздники проводил за чтением, но вскоре вынужден был окунуться и в уездное общество, особенно с приездом молодежи на рождественские каникулы. С окончанием каникул опять у меня пошла тоскливая жизнь уездного города: хождение по гостям, приемы гостей с обязательной игрой в «коммерческие игры» (преферанс, винт) и обильным ужином в заключение.

Белебей жил сонной жизнью уездного городка, особенно зимой, когда свирепствовала метель, заунывно дул ветер в трубу. К утру наметало столько снега, что едва удавалось открыть двери, чтобы пролезть и расчистить дорожку около дома. Летом, правда, городок оживал. Даже прибавлялось населения, так как на кумыс приезжали дачники, которым не по средствам было жить на курорте.

Прошение и все необходимые документы мною своевременно были посланы в Московское пехотное юнкерское училище. В конце июля я ушел со службы из конторы винного склада, сохранив теплые воспоминания о своих сослуживцах, преподававших мне бухгалтерию. Прожив недели две дома, я 10 августа снова выехал в Москву в училище. Беспокоила мысль о здоровье, о том, не забракует ли приемная медицинская комиссия. Здоровьем я вообще никогда не блистал.

Рано утром 13 августа 1901 года я приехал в Москву и остановился в номерах на Земляном валу, названия номеров уже не помню.

В тот же день я зашел в училище. Наученный первым приездом, я отметился в канцелярии училища и узнал у его адъютанта, симпатичного штабс-капитана Тульева, порядок приема. Бумаги мои были в порядке, предстояло пройти медицинское освидетельствование. Вопрос о приеме решался медицинской комиссией и конкурсом аттестатов. Средний балл для конкурса в 1900 году был 3.3. В этом году ввиду большого наплыва желающих поступить в училище на 200 имеющихся вакансий, из которых 30 оставлялись для поступающих на одногодичное отделение, ожидалось, по словам адъютанта, повышение конкурсного балла.

До 18 августа было время, и я решил разыскать своего белебеевского знакомого И.И. Полозова, проводившего свой отпуск в Москве. Через адресный стол я скоро нашел его в номерах на Ильинке, в так называемом «Троицком подворье». Вдвоем мы начали наши экскурсии по Москве. Купеческая широкая Москва с ее ресторанами обоим нам была не по карману.

В 1901 году Москва освещалась газовыми фонарями на главных улицах, а на остальных керосиновыми. Особой чистотой улицы города не отличались. Было душно, пыльно. Еще продолжался дачный сезон. Медленно тащилась по улицам конка, но Москва обгоняла уже Петербург в устройстве трамвайного движения. В то время как в Петербурге до 1908 года не имелось трамвая, в Москве уже в 1901 году были две линии трамвая: одна — от Александровского (Белорусского) вокзала до Петровского дворца и вторая — от Страстной площади до Петровского парка.

По городу сновал главным образом торговый люд: купцы чинно сидели в магазинах, а различные доверенные, артельщики и лавочные «мальчишки» шли в различных направлениях. Как-никак, а Москва была торговым центром России.

18 августа я приехал в училище на медицинскую комиссию. Беспокоился, окажусь ли годным? В те времена полагалось, чтобы объем груди равнялся половине роста, а так как мой рост достигал 175 сантиметров, то несоответствие объема грудной клетки вызывало у меня опасения. Моего старшего брата Александра три года призывали на военную службу, но так и не призвали, потому что объем грудной клетки не соответствовал его росту. Строгий медицинский осмотр прошел для меня вполне благополучно, и в ведомости, вернее в протоколе комиссии, я увидел отметку «годен». Конкурс аттестатов я выдержал успешно. Часов около 11 утра 29 августа я прочел вывешенное в канцелярии училища объявление о приеме в Московское пехотное училище, меня зачислили юнкером во 2-ю роту (по росту).

Простившись со знакомым, я прибыл в училище. Меня отвели в помещение 2-й роты. Здесь меня принял командир 3-го взвода юнкер той же роты Банков. По его указанию каптенармус роты через полчаса оформил всё необходимое, и я преобразился в юнкера. Каптенармусу пришлось сдать на хранение чемодан и штатское платье. Затем меня остригли под машинку наголо, показали мою кровать, вручили правила юнкерского бытия для их изучения и сообщили распорядок дня, установленный до начала занятий. Отныне двери училища закрывались за мной, я был лишен даже возможности побродить по городу, какой пользовался, живя в пансионах сначала промышленного, а затем реального училищ.