Объявление о работе в Helsingfors Tidningar 8 августа 1849 года

Поступление заказов на фабрику Огарёва и Нобеля шло нерегулярно, но деятельность в целом была прибыльной, и репутация Иммануила как изобретателя и конструктора росла. Занимаемое им положение было столь уважаемым, что в 1848 году Николай I изъявил желание лично посетить фабрику в сопровождении троих своих сыновей. Иммануил приготовился ждать «благих последствий» от визита, который, однако, не состоялся: революция в Париже в феврале 1848 года занимала все мысли императора. Николай I чрезвычайно опасался восстаний и революций: попытка декабристов совершить переворот в 1825 году оставила неизгладимый след в его памяти, с годами всё более усугубляя паранойю.

«Благое последствие» всё же свершилось, когда два года спустя Иммануил был утвержден в качестве купца первой гильдии, что дало ему социальный статус и послужило пропуском в русский деловой мир. Сам он объяснил, что подал заявку о членстве из‑за своей «обширной деловой деятельности». Купец первой гильдии имел значительные привилегии: право вести внешнюю торговлю, владеть судами для международного судоходства, так же как и право свободного перемещения внутри страны. Консолидация экономического положения позволила Иммануилу в январе 1850 года выплатить долги, которые в 1837 году заставили его покинуть родину.

Иммануил так и не научился писать по-русски. Здесь он заполнил чернилами слова, уже написанные кем-то карандашом

О стабилизации экономического положения семьи свидетельствует также письмо Людвига, навестившего летом 1848 года дядю и тетю Альсель на их даче на острове Даларё, неподалеку от Стокгольма. Во время своего пребывания там он заболел и был вынужден провести осень в Стокгольме. Вернувшись незадолго до Рождества в Петербург, он послал дяде письмо, где рассказал о том, как родители и братья по нему соскучились, что у Альфреда стал ломаться голос и его с трудом можно было узнать, настолько он вырос. Рассказ свидетельствует о гармоничной семье, с оптимизмом смотрящей в будущее, а также о развитом чувстве долга семнадцатилетнего автора письма:

Партнерские отношения между Огарёвым и Нобелем длились до 1848 года, затем Огарёву был пожалован казенный Санкт-Петербургский чугунолитейный завод, перешедший в 1855 году в его собственность. Три года спустя Иммануил выкупил долю своего партнера, переименовав мастерскую в «Литейно-механическую мастерскую Иммануила Нобеля и сыновей», или, по‑французски: Fonderies et Ateliers Mécaniques de Nobel & fils à St. Pétersbourg. В своем письме 1848 года, адресованном шурину Людвигу Альселю, Иммануил выражает надежду, что сыновья, «продолжая вместе начатое мною дело», ладили и «тогда, с Божьей помощью, не будут они испытывать недостатка в хлебе, ибо здесь, в России, еще много дел». А сам он, «хоть и стар», постарается через несколько лет помочь так много сделавшему для него шурину избавиться от долгов.

К этому времени все три сына, Роберт, Людвиг и Альфред, были вовлечены в семейное дело, несмотря на то что у них было всего несколько лет школьного образования. До переезда в Россию Роберт отучился три с половиной года, а затем в возрасте двенадцати лет ушел в море. Людвиг посещал школу в течение трех лет, а Альфред – только год. Все трое посещали школу Св. Якоба в Стокгольме (где позже учился Август Стриндберг).

Фирменный бланк «Нобеля и сыновей»

Самые хорошие оценки были у Альфреда: высшие баллы по успеваемости, усердию и поведению. У Людвига показатели были хорошие: четверки и четверки с плюсом. Роберту, поскольку он не просто ушел из школы в связи с перездом в Россию, как братья, а нанялся юнгой, был выдан аттестат, в котором отмечено, что ученик «приложил надлежащее усердие» и «имел добронравное поведение». По семейному преданию, до того, как мальчики пошли в школу, мать якобы самостоятельно занималась их образованием, заодно обучая и других детей. Но всё же о настоящем учебном процессе говорить вряд ли следует. Письма Андриетты свидетельствуют о том, что она, как и ее супруг, не владела орфографией и писала с ошибками.

До приезда жены и сыновей в Петербург Иммануил снимал квартиру в тридцать первом доме на Литейном проспекте. С приездом жены и троих детей им явно требовалось более просторное жилье, поэтому семья арендовала дом рядом с мастерской на набережной Большой Невки. Его внучка Марта Нобель-Олейникова утверждала, что дом был спроектирован и построен им самим, но это неверно. Одноэтажный деревянный дом в классическом стиле был построен во второй половине XVIII века и принадлежал жене титулярного советника Е. Ф. Яроцкой, владевшей несколькими домами в этом районе.5

За пять лет, прошедших с тех пор, как Иммануил покинул Стокгольм, он ни разу не посетил родной город. Поскольку переписка между супругами не сохранилась, сведения о том, как жила семья в те годы, весьма скудны. Однако, как бы тяжело ни приходилось Иммануилу после банкротства, трудно поверить, что, направляясь в Россию, он оставил бы свою жену совершенно без средств. Учитывая теплые отношения между Иммануилом и братом Андриетты, о чем свидетельствует их переписка, можно предположить, что Людвиг Аксель помогал семье. Он был достаточно обеспеченным человеком, жил в собственном доме и держал нескольких работников, дворовых и служанок. Можно также предположить, что Иммануил отсылал семье часть своих доходов во время пребывания в Або. Есть информация, что в отсутствие мужа Андриетта открыла небольшой молочно-овощной магазин; источник, однако, не совсем надежный.

В любом случае жизнь в отсутствие Иммануила должна была быть трудной. Одно из мучительнейших воспоминаний Роберта: мать послала его купить грошовый обед, а он потерял монету. По словам Людвига, братья вынуждены были торговать на улице серными спичками, пополняя семейный бюджет. Выражением экономических трудностей является также тот факт, что в 1839 году Андриетта с детьми переехала в квартиру ее матери, где она и вела свою «преподавательскую деятельность».