Любовь Маши и Гришки росла с каждым днем, приближалось с каждым днем и выздоровление Селиванова и Вострецова, что немало огорчало влюбленных. В один из дней им на короткое время удалось уединиться у окна в конце коридора. Вид у Маши был хмурый. Когда Гришка спросил: «Что случилось?» – она грустно ответила:

– Я слышала, как начальник госпиталя говорил, что вас выпишут дней через десять, может, через пятнадцать.

Гришка бросил на нее полный нежности взгляд, взял за локоть, успокаивающе произнес:

– Не переживай, все будет хорошо. Прогоним немцев, и я вернусь.

– Если бы так. Да и когда война кончится неизвестно, сколько людей уже погибло.

Гришка попытался подбодрить:

– Нас, десантников, пуля боится, и штык не берет.

– Поэтому ты в госпиталь и попал. – Маша осеклась, устремила взгляд в раскрытое окно, откуда донесся гул самолетов. Туда же посмотрел и Гришка. Вскоре он увидел в ясном голубом небе едва различимые черные точки. Их становилось все больше. Он насчитал не меньше двадцати. Рокот нарастал с каждой секундой. Губы прошептали:

– Немцы.

Маша вздрогнула. Он обнял ее здоровой рукой за плечи. Девушка прижалась к его груди:

– Они нас уже бомбили. Первый раз ночью двадцать восьмого июня. Сбрасывали бомбы на станцию и переправу у Солянки. Страшно было… Говорят, тогда больше двадцати домов разрушили. После этого еще прилетали, а вчера листовки на город сбросили.

– Ничего, придет время, будет и на нашей улице праздник. Мы им за все отомстим.

– Я бы тоже на фронт пошла, немцам мстить!

Вострецов погладил девушку по плечу:

– Ты, Машенька, здесь нужна, кто-то должен раненых бойцов снова в строй ставить, а на фронт тебе не надо. Война дело скверное.

Гул самолетов, как и сами смертоносные железные птицы, удалялся.

– В сторону Трусово полетели, – тихо произнесла Маша.

Гришка убрал руку с ее плеча, стер пот со лба:

– Кажется, пронесло.

* * *

Гришка ошибся, ближе к вечеру немецкие самолеты появились опять. В воздухе вновь послышался многоголосый гул. В этот раз немцы летели ниже. Обитатели госпиталя, все, кто мог ходить, кинулись к окнам. Приковылял к окну и Селиванов. Оперся рукой на плечо Вострецова. Гришка видел, как задергались желваки на его скулах, он понял, что сержант вновь вспомнил дни начала войны, когда многочисленные стаи вражеских самолетов безнаказанно бомбили города, селения и военные гарнизоны. Завыли сирены. Через несколько минут часто заработали зенитки, в небе появились белые дымки разрывов. Зенитчики пытались помешать фашистам, однако это им не удалось. Бомбы упали на город вдалеке от госпиталя, но взрывы были слышны и здесь. Пальцы Селиванова впились в плечо Гришки.

– Падлы! Нелюди!

А нелюди продолжали сеять смерть и разрушение. Из окошка было видно, как в безоблачное небо взметнулись многометровые языки пламени, полоса черного дыма устремилась вверх, закрыла солнце. День превратился в ночь.

Кто-то произнес:

– Нефтехранилища подожгли, сволочи!

На короткое время затихли зенитки, перестали выть сирены, наступила жуткая тишина, которую нарушал только гул самолетов, а они, совершив свое подлое дело, стали удаляться. На фоне багрового зарева самолеты были похожи на стаю черных воронов. Ночью покой обитателей госпиталя был вновь нарушен их появлением. Прилетели они и на следующий день. А еще через десять дней Селиванова и Вострецова вызвали в кабинет начальника эвакогоспиталя.

В небольшом кабинете, где теснились потертый кожаный диван, шкаф, два стула и стол, кроме начальника госпиталя находился незнакомый командир Красной армии. Вострецов заметил у него на петлицах две «шпалы», что соответствовало званию майора. Оба сидели за столом, на котором кроме лампы и нескольких папок с бумагами стояли два стакана с чаем и массивная металлическая пепельница в виде ладони. Начальник эвакогоспиталя, пятидесятилетний худощавый, сутулый капитан, встал из-за стола, протер тряпочкой окуляры круглых очков, близоруко щурясь, указал на командира:

– Вот, товарищ батальонный комиссар хочет с вами побеседовать.

Командир затушил папиросу, встал, поправил ремень на гимнастерке, скрипнув хромовыми сапогами, подошел, протянул руку.

– Добров Алексей Михайлович.

Свет щедро лился в широкое и высокое арочное окно и позволял хорошо рассмотреть подтянутого, стройного, выше среднего роста незнакомца. На вид ему было лет тридцать, открытое чуть вытянутое лицо, крупный нос, зачесанные назад русые волосы, небольшие внимательные серые глаза. Рукопожатие у Доброва оказалось крепким. Майор указал на диван:

– Присаживайтесь.

Начальник госпиталя надел очки, кивнул Доброву:

– Ну, я пойду, а вы здесь поговорите.

Когда дверь за ним закрылась, майор вернулся на свое место, взял в руки лежавшую на столе папку.

– Я внимательно рассмотрел ваши биографии и остался доволен. Документы у вас в порядке. Комсомольцы, гвардейцы, десантники, имеющие боевой опыт. Ваше начальство за последние бои ходатайствует о вашем награждении. Значит, воины вы неплохие. К тому же со знанием немецкого языка. А Селиванов, наверное, кое-что и из финского выучил.

Селиванов виновато развел руками.

– Не успел, товарищ батальонный комиссар.

– Нам пока финский язык без надобности, а вот вы и ваш боевой опыт могут пригодиться для диверсионной работы. Начальник эвакогоспиталя сказал, что вы почти выздоровели и готовы к выписке, а потому предлагаю вам поступить к нам в диверсионно-разведывательную спецшколу.

Предложение было неожиданным. Гришка прикинул, что если они согласятся, то у него будет возможность некоторое время оставаться в Астрахани рядом с Машей. Он посмотрел на Селиванова, тот ответил:

– Нам бы хотелось вернуться в свою часть, к ребятам, немца бить.

Добров достал из пачки «Прибоя» папиросу, прикурил. Выпустил первую порцию густого дыма, спросил:

– Верно, бить немца – это хорошо, только есть ли разница, где это делать?

Селиванов опустил голову.

– Нет.

– Вот и я думаю, что нет. Главная наша задача одолеть врага, а будучи диверсантом-разведчиком можно нанести ему куда больший урон, чем в открытом бою. Представьте, сколько жизней наших бойцов вы спасете, пустив под откос немецкий эшелон с немецкой техникой и пехотой или взорвав склад с боеприпасами. В начале войны наши диверсанты взрывали мосты, чем задержали наступление немцев, а за это время Красная армия набрала силы. Как результат контрнаступление под Москвой. Вот вам один из примеров.

Селиванов почесал затылок.

– Оно, конечно, верно, только неужели без нас не обойтись?