помогают. Но было видно, что целый день мытарств утомили его. Я помог ему раздеться, и он сразу уснул. Главное, дед был дома, ему тут было проще и легче психологически, несмотря на прекрасные условия и уход в больнице.

Моя жизнь, естественно, усложнилась. Я превратился в круглосуточную сиделку. Ежедневно я руками стирал простыни и белье, иногда по два раза сутки (стиральной машинки у деда не было, помогала встроенная сушилка в ванной комнате – быстрее высушить белье). Каждый день влажная уборка, приготовление пищи по рецептам и командам деда, также я следил за тем, чтобы вовремя принимались все прописанные врачами лекарства. Помогал делать гимнастику, вставать и ходить по комнате, бегал по магазинам за продуктами, короче, куча дел. Ночью тоже приходилось вставать, то памперс соскочил, то надо выпить таблетки в определенное время. Ну и надо было развлекать деда, играть с ним в карты в «дурака», беседовать, смотреть фильмы и читать книги. Короче, дел «по горло».

Кроме того, я осваивал новую профессию – повар. По указаниям деда я закупал определенные продукты на рынке, а не в сетевых магазинах. Рынок проходил каждую среду с утра до обеда, рано я не ходил (с утра все дорого), а ближе к полудню навещал в основном рыбный павильон. Дед был любитель рыбы, причем исключительно морской. Готовить ее я не умел абсолютно. Кроме того, и не разбирался в ней. Вырос я в степном крае (Оренбургская область), вся морская рыба мороженая перемороженая и привозная. Дед же вырос недалеко от Черного моря, кроме того, бывал и на Тихом океане. В рыбе разбирался прекрасно. Приходилось по его советам брать определенные сорта рыбы и только у избранных продавцов на рынке. Дома я разделывал по его указаниям тушки рыб, и варил уху, тушил и жарил эти дары моря и океана. Признаюсь, сам я не люблю рыбу, в основном из-за ее специфического запаха. Но, что поделаешь, приходилось мириться с этим.

Кроме рыбных блюд, я освоил приготовление различных супов, начиная от украинского борща и заканчивая чечевичной похлебкой. Многие ингредиенты (в том числе ту же чечевицу), я до этого не видел и в глаза. Тем не менее – глаза бояться, руки делают. После супов наступил черед приготовления мясных блюд. Самое сложное было разобраться в сортах мяса и степени их свежести. Но и эту науку я постепенно освоил под руководством деда и мясных лавках типа «Шлекер». Жареная картошка (причем определенный сорт) с грибами и мясом, приготовленная мной, стала моим «фирменным» блюдом.

Кроме того, я прошел науку, изучая различные вина. Дед вырос в краю виноделия, вино там подавали иногда и детям (разбавленное с водой), в сортах вин он разбирался очень хорошо и учил меня, что лучше покупать из огромного количества вин, представленных как в сетевых магазинах Вайнгартена (в переводе – винного сада), так и в так называемых «винных бутиках» и специализированных магазинах, продававших только вино. В выборе вина был важен регион, где рос виноград, и прочие нюансы. Мы перепробовали много вин, некоторые мне понравились. Самым вкусным оказался настоящий венгерский токай и очень недорогое, продающееся всего за три марки в любом сетевом магазине македонское красное вино в литровой бутылке, закрывающееся обычной металлической крышкой.

Единственно, чего я не делал – это не готовил торты и не пек разные кексы и пироги. Дед не хотел есть печеное, справедливо рассудив, что, ведя малоподвижный образ жизни из-за своего положения постоперационного больного. Поэтому я постоянно приносил из магазинов различные фрукты (яблоки, груши, бананы) и самое важное для деда – любителя хорошего вина – виноград. Иногда удавалось найти красивые огромные гроздья неизвестных мне сортов, я сам с удовольствием пробовал вкусные ароматные ягоды.

Рана от операции заживала, были о болезненные ощущения в желудке, поэтому дед выбрал для себя хороший и вкусный способ своеобразной желудочной анестезии – вкуснейшее мороженое. Я покупал его в разных магазинах, иногда большими объемами (ведерками до пяти килограммов), мы попробовали бесчисленное количество видов и сортов мороженого различных производителей из разных стран – немецкое, финское, швейцарское, французское. Самым вкусным мне показалось итальянское мороженое. Небольшие кафе часто встречались мне на улицах разных немецких городов. Длинные витрины с десятками сортов вкуснейшего итальянского мороженого с различными видами вафельных рожков постоянно привлекали мое внимание. Уйти без покупки из этого «вкусного рая» было невозможно.

Кроме походов по магазинам, мне удавалось выкроить время и погулять по двум прекрасным немецким городкам – Вайнгартену и Равенсбургу. Мне нравилось посидеть на лавочке, послушать колокольный звон, со стороны интересно наблюдать повседневную жизнь других людей, местных жителей, сравнить ее с нашей, к которой я привык, посмотреть на минусы и плюсы бытовых, социальных и культурных особенностей этих южно-немецких городков. Жизнь в Баден-Вюртемберге (это земля в ФРГ, где расположен Вайнгартен) отличалась, на мой взгляд, от увиденного мной в Гютерсло (это Северная Рейн-Вестфалия) и в Кельне. Было с чем сравнивать, плюс я жадно слушал рассказы деда о Германии, о бывшей ГДР, о проблемах эмигрантов и прочие нюансы и особенности жизни в этой на вид прекрасной и удивительной, но, тем не менее, не волшебной стране.

Море проблем я видел и сам, свое место в Германии я, во всяком случае на тот момент, не видел. Об эмиграции я, естественно, задумывался, но пока активных шагов я не предпринимал. Хватало забот в качестве сиделки – медбрата – повара – уборщика – короче, многофункциональная работа по уходу за дедом.

Чтобы остаться в Германии еще на пару месяцев, мне надо было продлить свою визу. Разрешение от племянницы деда, которая оформляла мне приглашение, я получил, надо было оплатить и отправить по почте (для молодых читателей книги скажу, что тогда эти бумаги – чеки, заявления и тому подобная «макулатура»). Компьютеры и телефоны еще не были развиты так, как сейчас. Я оплатил страховку, и мне нужно было отправить чек в страховую компанию по почте. Взяв конверт в почтовом отделении, я по бумажке сверился с адресом получателя, написал адрес деда в качестве адреса отправителя, наклеил марки и подошел к окошку приемщика писем. Принимающий корреспонденцию парень взглянул на конверт и начал мне что-то объяснять. Моих знаний немецкого языка хватило понять, что «что-то пошло не так». Подошел мужчина постарше, глянул на конверт, потом на меня, увидел в моей руке бумажку с адресами, жестом попросил меня передать ему этот листок. Я отдал бумажку, и мужчина перечеркнул на конверте написанное мной, сам заполнил данные и вернул мне мою «шпаргалку». Он улыбнулся и показал мне конверт. Оказалось, я перепутал, вернее написал по нашим российским почтовым правилам адреса отправителя и получателя не так. Как делают в немецкой почте. У нас сначала пишут кому, потом от кого. У немцев все было наоборот. Я представил, как со мной обошлись бы наши «милые» работники почты России, что бы я выслушал и как бы меня там послали подальше. А тут – проблем то особых и не было. Такое простое. Человеческое отношение ломало мои стереотипы о немцах как о замкнутых, подчиненных букве закона людях. Все оказалось намного лучше.

Был еще один стереотип, о котором говорили многие эмигранты их России – о нелюдимости местных «аборигенов». Как мне говорили, коренные немцы не общаются с эмигрантами, не приглашают в гости, очень нелюдимы и не хотят общаться с приезжими. Я думаю, доля правды в этом суждении есть. Ксенофобия присуща всем народам. Но мне, скорее всего, повезло.

Соседи деда, пожилая немецкая пара, после того как он попал в больницу, пригласили меня к себе домой, угостили чаем с вкусной домашней выпечкой, расспрашивали меня о состоянии здоровья деда и всячески, по мере своих возможностей, выражали мне свое расположение и желание помочь, хотя бы морально поддержать меня. По возвращении деда из больницы они нанесли нам визит, уже я угощал их чаем с печеньем.

Навещали нас и родственники деда, приезжали из Аугсбурга (что находится в Баварии) двоюродная сестра с мужем. Когда деду стало получше, и он смог вставать, приехал его старых друг, господин Браун, пригласил