Оказавшись на улице, Соня бросилась вдоль по набережной. Оглянувшись, она увидела выбегающего из здания ресторана вслед за ней купца.

– Куда ты! – злобно заорал пьяный мужик. – Ты еще не отработала уплаченных за тебя денег.

Купец бросился вслед за беглянкой. Когда Соне показалось, что преследователь вот-вот настигнет ее, она бросилась к ограде речного канала и перевалилась через нее. Серая свинцовая вода обожгла ее ледяным холодом и оглушила, парализовав все чувства. Последняя мысль Сонечки была о дочке, которая теперь останется сиротой и наверняка тоже погибнет в этом холодном, враждебном мире…

Жизнь Сережки круто переменилась фактически за один день. Его отец имел кое-какие связи в столице и мечтал в будущем устроить сына в один из лучших полков империи.

– Я договорился, – однажды за обедом сообщил Николай Бенедиктович, – тебя зачислят в подготовительный пансион Николаевского кавалерийского училища гвардейских подпрапорщиков. Если ты, мой мальчик, станешь стараться, то сможешь поступить в гвардию.

Елизавета Павловна пришла в ужас от мысли, что ей предстоит долгая разлука с обожаемым сыном:

– Разве нельзя подготовить Сереженьку к экзаменам в полк дома? Мальчик уже свободно разговаривает на трех европейских языках, музицирует, великолепно танцует.

Николай Бенедиктович снисходительно объяснил жене, что по указу государя порядок приема молодых дворян в гвардию теперь ужесточился.

– Прошли добрые времена матушки-государыни Екатерины[5], когда можно было с рождения записать младенца мужского пола в престижный полк, чтобы к моменту приезда в столицу отрок уже выслужил положенный для получения офицерского патента стаж. Нынче юноша обязательно должен пройти первоначальную военную подготовку в качестве юнкера.

Сережу перспектива оказаться вдали от родителей тоже немного страшила. Но одновременно у него захватывало дух, когда он представлял себя в кадетской форме. От таких слов, как «командир», «эскадрон», «маневры», «кавалерия», сердце мальчика начинало учащенно биться, предчувствуя подвиги и приключения.

Перед отъездом Сережа с упоением перечитывал мемуары одного кирасира из наполеоновской армии, сумевшего уцелеть на поле Ватерлоо в знаменитой атаке французской кавалерии на позиции англичан. Воображение рисовало мечтающему о славе подростку, как волны всадников в блестящих на солнце доспехах разбиваются об ощетинившихся штыками британских пехотинцев. Целые шеренги мчащихся на врага конников падают под залпами картечи. Выбитые из седла люди остаются умирать в высокой траве. Повсюду с громким ржанием носятся лошади, потерявшие своих наездников. Однако все новые массы всадников под развевающимися на ветру знаменами и звуки боевых труб устремляются на противника… Это была прекрасная эпоха, когда в двадцать лет можно было с одинаковой вероятностью принять славную смерть или стать генералом. Юный романтик мечтал именно о такой судьбе.

В конце лета родители отвезли Сережу в Петербург. Училище располагалось в казармах лейб-гвардии Измайловского полка. Приготовительный же пансион находился в отдельном корпусе. В него могли поступать только дети потомственных дворян.

С первого дня Сереже пришлось привыкать к суровым армейским порядкам. Офицеры-воспитатели не делали скидок на возраст своих подчиненных, когда дело касалось дисциплины. Порядки в пансионе мало отличались от тех, которые были приняты в кадетском училище. В шесть утра по сигналу горна неженок, только вчера отобранных у мамок и нянек, будили и выводили на утреннюю гимнастику. По возвращении в казарму они должны были быстро переодеться в повседневную форму, безукоризненно застелить свою кровать и строем с песней следовать в столовую.

После завтрака начинались занятия, которые продолжались до обеда. Количество изучаемых дисциплин ошеломляло. Но это было только начало – после зачисления «подготовишек» в училище нагрузка возрастала вдвое. Помимо общеобразовательных наук будущим офицерам преподавалась тактика, военная топография, фортификация, специальный математически курс, посвященный артиллерийской баллистике, черчение. А еще были уроки живописи, танцев, гимнастики, фехтования. Это была поистине «рыцарская» подготовка.

Конечно, Сережу в училище приняли.

Четыре раза в неделю мальчишки занимались верховой ездой в манеже. Сперва их учили ездить на лошадях без стремян и уздечки. Это делалось для того, чтобы новобранцы скорее освоили умение держаться на коне, сжимая его бока бедрами. Это называлось «держать шлюс». Новичок должен был стать всадником, и баста. Для первоначального обучения юнцов подбирались лошади спокойные и идеально выдрессированные.

Основы джигитовки – высшего кавалерийского мастерства – преподавал отставной офицер знаменитого Нижегородского драгунского полка, так называемой кавказской гвардии. В полк традиционно вступали кавказские аристократы, но сюда же ссылались и проштрафившиеся офицеры, разжалованные в рядовые. Это в училище не афишировалось, дабы не смущать юных воспитанников. Но зато никто не мог лучше обучить кадетов искусству кавалерийского боя, чем бывшие «штрафники». Только этим объяснялось пребывание офицера с подмоченной репутацией в стенах привилегированного учебного заведения.

Полк, в котором учитель джигитовки служил на Кавказе, был ориентирован на то, чтобы предоставить возможность разжалованным офицерам быстро отличиться. В ходе крайне опасных рейдов против воинственных горцев легко было погибнуть или получить романтическую повязку поперек лица, скрывающую выбитый глаз. Но можно было также заслужить орден и вернуть себе офицерский чин, чтобы вновь оказаться в Петербурге героем. К Нижегородскому драгунскому полку часто по доброй воле прикомандировывались молодые аристократы, жаждущие подвигов и орденов.

Во время частых стычек с черкесами нижегородцы перенимали их боевое искусство. Самые храбрые и способные со временем даже удостаивались сдержанной похвалы от своих врагов: «Ты, рус, настоящий джигит. Я тэбя уважаю».

Именно таким «джигитом» и был ротмистр Сипягин, обучающий мальчишек обращению с конем и шашкой. Скуластое лицо Сипягина пересекал розовый сабельный шрам. Хоть был он худощавым и сутулым, от этого сурового человека веяло безжалостной силой. Как и многие его коллеги по преподавательскому корпусу, ротмистр Сипягин умел дать изнеженным барчукам настоящее мужское воспитание, не задев при этом их чувства собственного достоинства. Ибо офицер, потерявший самоуважение, не сможет ужиться в обществе, где честь является основной ценностью.

Методы ротмистра Сипягина часто приводили к мелким несчастным случаям. Например, вот мальчик, сброшенный лошадью, потирает ушибленное место; учитель подходит к пострадавшему и ехидно спрашивает:

– Никак ушибся, сынок?

– Все в порядке, – был стандартный ответ.

Ротмистр предлагал мальчишке немедленно повторить упражнение. Но если приготовишка раскисал, начинал жаловаться или не дай бог плакать, мужчина не упускал возможность поглумиться над неженкой: