Гораздо лучше (и это неудивительно) изучены германские радикальные правые, поскольку часть их можно представить как предшественников национал-социализма. Работы Джеффа Г. Эли, Роджера Чикеринга и других, посвященные радикальным националистическим организациям, выступавшим перед Первой мировой войной за увеличение темпов вооружения, во многом опровергают мнение, будто они были пешками в руках консервативных элит. Для поддержки правительственного курса учреждались ассоциации, деятельность которых можно с полным правом назвать “манипуляцией”, – например, Германский флотский союз (DFV). Они привлекали в свои ряды людей, чья воинственные устремления превосходили правительственные цели настолько, что такие ассоциации постепенно превратились в “националистическую оппозицию” государству. Согласно Эли, это ознаменовало активизацию прежде политически пассивных групп преимущественно из среды мелкой буржуазии – популистского элемента, бросившего вызов засилью “нотаблей” в буржуазной ассоциативной жизни 89.

Это стало частью “реорганизации” правых, которая, по мнению Эли, предвосхитила послевоенное сращивание традиционных консервативных элит, радикальных националистов, юдофобов, а также групп, выражающих экономические интересы мелкой буржуазии, в единое политическое движение – нацизм 90. Однако думать, будто множество лоббистских политических организаций постепенно превратились во все более однородных “правых”, значит недооценивать сложность и даже неопределенность феномена радикального национализма. Более того, пытаться отождествить правых радикалов с конкретной социальной группой – мелкой буржуазией – значит игнорировать сохраняющееся доминирование Bildungsbürgertum[17] не только в среде радикальных националистических организаций, но и в радикальной националистической идеологии.

Ведущие радикальные националистические организации Германии в лучшие свои дни насчитывали до 540 тысяч членов, причем большинство этих людей (331 900) состояло во Германском флотском союзе 91. Тем не менее эти показатели не отражают действительный масштаб патриотизма. Дело в том, что одни немцы являлись активными членами двух или нескольких организаций 92, а другие (соблазнившись незначительностью членских взносов) действовали лишь на бумаге 93. Изучение социального состава Германского союза обороны не позволяет охарактеризовать его как массовое движение нижних слоев среднего класса. Так, из 28 членов исполкома штутгартского отделения восемь были армейскими офицерами, еще восемь – крупными чиновниками, а остальные семеро – бизнесменами. По мере расширения влияния общества в Бранденбурге, Саксонии, ганзейских городах и т. д. в него вливались люди непростые: чиновники в Позене, ученые в Тюбингене, бизнесмены в Оберхаузене 94. В случае Пангерманского союза мы наблюдаем подобную картину: 2/3 его членов имели университетское образование 95.

Напротив, немецкий ветеранский союз Kyffhäuserbund – подлинно “народная” националистическая организация (в нее мог вступить любой прошедший действительную военную службу) – отнюдь не была радикальной. Из организаций такого рода Союз немецких ветеранов был самой массовой. В 1912 году он насчитывал 2,8 миллиона членов, то есть больше, чем состояло в Социал-демократической партии (СДПГ) – крупнейшей политической партии Европы. При этом идеология Союза немецких ветеранов, с его присягой на верность престолу и парадами в День Седана, была глубоко консервативной. Как выразился в 1875 году прусский министр внутренних дел, то были “бесценные инструменты… поддержания лояльности… в среде мелкой буржуазии” 96. Это едва ли станет откровением для читавших роман “Верноподданный” (1918) Генриха Манна с его трусливым антигероем Дидрихом Геслингом.

Иногда, говоря о влиянии радикального протестантизма на национализм кайзеровского времени, игнорируют важный аспект. В протестантских проповедях 1870–1914 годов на тему войны “божий промысел” (Gottes Fügung) постепенно сменило “божье водительство” (Gottes Führung): совсем иное дело. Заметим, что милитаристские настроения распространяли далеко не только пасторы-ортодоксы вроде Рейнгольда Зееберга: Отто Баумгартен и другие либеральные богословы особенно охотно взывали к Jesu-Patriotismus 97. Столкнувшись с конкуренцией, немецкие католики почувствовали себя обязанными продемонстрировать (по словам одного из их лидеров), что “никто не может превзойти нас в любви к Государю и Отечеству” 98.

Подобные чувства церковников имели успех. Так, риторика Пангерманского союза носила отчетливо эсхатологический характер. Генрих Класс, один из его наиболее радикальных лидеров, объявил: “Война для нас священна, поскольку она пробудит все, что есть великого, жертвенного и подвижнического в нашем народе, и очистит наши души от шелухи себялюбивой ничтожности” 99. Среди членов Германского союза обороны преобладали протестанты. Он был основан в протестантских анклавах (в основном католического) Вюртемберга человеком, исключенным из Германского флотского союза за нападки на Партию католического Центра. Но не только радикальные националисты выражали настроения современного протестантизма. Мольтке (младший) был связан (через жену и дочь) с теософом Рудольфом Штейнером, который в поисках вдохновения охотно обращался к Апокалипсису: резкий контраст со строгим пиетизмом его предшественника на посту начальника Большого Генштаба графа Альфреда фон Шлиффена 100.

Недаром Шлиффен письма к ученым предпочитал подписывать “Доктор граф Шлиффен”: довоенный милитаризм и радикальный национализм во многом берет начало в университетской и в клерикальной среде. Конечно, этому не стоит придавать слишком большое значение. Отнюдь не все немецкие ученые были рядовыми “стражами дома Гогенцоллернов”. Кайзеровские газетные магнаты (например, член Пангерманского союза Дитрих Шефер), даже в инаугурационных лекциях позволявшие себе радикально-националистические заявления, являли собой исключение 101. С другой стороны, многие факультеты внесли серьезный вклад в разработку идеологии радикального национализма, особенно его исторического аспекта. Геополитика – производная от географии и истории – получила огромное распространение, особенно популярной оказалась идея “окружения”. Человек, изучавший философию (например, Курт Рицлер, личный секретарь Бетман-Гольвега), мог рассуждать о неизбежном “конфликте народов из-за власти” в понятиях, заимствованных у Шопенгауэра 102. Другие в теориях расового превосходства видели оправдание войны. Адмирал Георг фон Мюллер (как и Мольтке) рассуждал о “противостоянии германской расы славянам и романской расе” 103. А университетские германофилы в 1913 году провели конференцию на тему “Истребление негерманцев… и отстаивание превосходства германского духа” 104. Среди членов Германского союза обороны встречались археологи и врачи-офтальмологи 105. Так что член Пангерманского союза Отто Шмидт-Гибихенфельс, назвавший на страницах “Политико-антропологического ревю” войну “неотъемлемым фактором культуры”, точно оценил значение вооруженного конфликта для образованной элиты Германии 106. Во время войны Штрам, член Германского союза обороны, высказался в привычном для этих кругов духе: “Для нас не имеет значения, приобретем мы или утратим несколько колоний, или будет ли наш торговый баланс составлять 20 миллиардов… или 25 миллиардов… В действительности речь идет о чем-то духовном…” 107 Книга Томаса Манна “Размышления аполитичного” стала образцовым выражением мнения, будто Германия сражается за “культуру” (Kultur) и против фальшивой, бездушной английской “цивилизации” (Zivilisation) 108.