class="p1">И вот настала очередь Лань. Она прищурилась, когда к ее лицу поднесли факел. После нескольких перезвонов темноты его свет казался невероятно ярким. Когда она посмотрела в зеленые глаза патрульного, на мгновение ей вспомнился другой элантийский солдат, из ее прошлой жизни в Хаак Гуне. Лань могла поклясться, что патрульный заметил страх в ее глазах и почувствовал, как напряглось ее тело.

Но он только зевнул и махнул рукой, пропуская ее. Свет факела осветил лицо следующего торговца.

Лань присоединилась к Дилае и Таю, которые ждали ее на обочине. Все трое добрались до Наккара, одного из самых оживленных торговых пунктов Нефритовой тропы… Наиболее тщательно патрулируемого западного города Последнего царства. Теперь им предстояло найти легендарную библиотеку, охраняемую кланом ЮйЭ, и выяснить, таится ли в ней путь к Шаклахире, Забытому городу Запада.

5

У каждой вещи в этом мире есть точка рождения и точка смерти.

В этом и заключается основополагающий цикл ци.

Дао Цзы, «Книга Пути» Классика добродетелей, 2.7

Цзэнь внезапно проснулся посреди ночи. Ему снился город из песка, серебряный полумесяц, окутанный тенями дракон.

И ему снилась Лань.

Он выпрямился и провел рукой по лицу. Фитиль сальной свечи догорел, а чернильница опустела; погребальная камера, в которой он теперь работал, была погружена в тишину и мрак. Наступили часы, которые простой народ называл призрачными. Это имя имело куда более глубокий смысл, чем многие полагали: инь из других миров просачивалась в этот в большем объеме, так что шансы увидеть духов и чужие души заметно возрастали.

На импровизированном столе Цзэня были разбросаны барабан из лошадиной кожи, золотое орлиное перо, латунное зеркало размером с ладонь и трактат «Классика Богов и Демонов».

Целый день он провел в одиночестве над книгой, что нашел в сундуке из березового дерева. Взгляд его стал остекленевшим, а плечи болели от кропотливого перевода мансорианского языка, со знанием которого ему суждено было вырасти, который он должен был знать так же хорошо, как линии на собственной ладони. Он не спал, не ел и даже не пил, если не считать чашечку чая, которую для него заварил Шаньцзюнь.

Тень Черной Черепахи примостилась в самом темном углу комнаты, паря в том месте, до которого не дотягивалось пламя свечи. Бог-Демон оставался рядом с Цзэнем весь прошедший день, поскольку его упорство уступило место разочарованию, и он не стал разрывать их связь. Цзэнь надеялся, что Черная Черепаха заполнит пробелы в тех местах, которые сам он перевести был не в силах.

Иногда ему казалось, что грань между его сознанием и сознанием Демона стиралась. Когда он натыкался на незнакомый знак, перевод приходил в его голову, вытянутый из океана знаний, которыми обладала Черная Черепаха.

Цзэнь поднялся на ноги, зажег новую свечу и подошел к первой могиле. Он окинул взглядом мансорианского генерала, сохранившегося настолько хорошо, что он мог бы спать на ложе из погребальных шелков. Поддавшись порыву, Цзэнь поднял руку, притянул ци к кончикам пальцев и начал чертить мансорианскую печать, которую изучил совсем недавно и расшифровал только наполовину.

Он почувствовал ее незавершенность сразу, как только она активировалась: ци растянулась неравномерно, как дырявое стеганое одеяло. Комбинация штрихов и нитей ци несколько раз вспыхнула, прежде чем с шипением растаять в клубах дыма, оставив его наедине с мерцающим светом свечи.

Цзэню захотелось швырнуть что-нибудь в стену. Много раз, пребывая в отчаянии и негодовании из-за всего, что у него отняли, он подумывал уничтожить это место волной черного огня.

Он глубоко вздохнул, позволяя пламенеющему гневу остыть. После этого снова подошел к столу, поднял трактат «Классика Богов и Демонов» и перевернул страницу.

Та оказалась пустой.

Цзэнь в ужасе уставился на нее, уверенный, что разум снова сыграл с ним злую шутку. Он опять перелистнул страницу. И еще раз.

Просмотрел оставшуюся часть книги.

Ничего.

Он вернулся к последней исписанной странице и, внимательно рассматривая следующий за ней белый лист, провел по нему пальцами. Все же там что-то было, что-то, впитавшееся в пожелтевший пергамент и мерцающее, как масирское стекло.

Цзэнь прикоснулся к этому пальцем… и громко втянул в себя воздух.

Кожу обожгло. Боль пронеслась по руке подобно лесному пожару, и его разум помутился. Отшатнувшись от книги, Цзэнь опрокинул свечу.

Пламя прокатилось по комнате. Подобно молнии, оно охватило погребальные склепы, и в мгновение ока все подземелье оказалось в огне.

Цзэнь призвал ци и создал печать, которая одновременно призывала энергию воды и высасывала из комнаты воздух. Это был один из базовых принципов, которому он научился: в великом цикле ци воздух порождал огонь, а вода его уничтожала. Чтобы стереть ту или иную ци, следовало призвать элемент разрушения и избавиться от порождающего элемента.

Стирающая печать пронеслась по комнате. И все же вода лилась сквозь огонь, как если бы он находился в другой плоскости. Даже когда вокруг пламени не осталось воздуха, оно разрасталось все выше и горело все ярче.

Вспышкой жгучей боли огонь полоснул по запястью Цзэня. Он плеснул в него водной фу, но это не возымело никакого эффекта. Вода скользнула по коже, не погасив пламя, которое продолжало подниматься по его руке. Перед глазами все покраснело: огромная птица с золотыми глазами повернулась к нему… Пламя пронзило грудь Цзэня, не позволяя дышать…

Его разум, как и комнату, окутала тьма. Когда Цзэнь моргнул, то обнаружил, что стоит на коленях, с трактатом в руке. Свеча была на месте, освещая помещение медленным, ровным пламенем. Никаких следов пожара или красной птицы. Подземелье было таким же тихим и неподвижным, как и всегда, со стен теперь мягко капала вода, вырвавшаяся из Стирающей печати, которую он в панике начертил.

Трясущимися руками Цзэнь откинул со лба прядь волос. Его пальцы были влажными от пота. На них не было ни ожогов, ни ран, но все же пожар и боль казались такими реальными. Цзэнь почувствовал, как мощная энергия Бога-Демона уменьшает свою власть над ним, снова удаляясь в те места, куда не проникал свет.

– Что это было?

Он ненавидел то, что лишился самообладания и теперь говорил прерывисто.

– Печать, – послышался ответ, медленный и в каком-то смысле неуверенный, впервые с момента знакомства Цзэня и Черной Черепахи.

Цзэнь снова взял в руки книгу и перелистнул на то место, где начинались пустые страницы. Там, в центре, теперь пылала печать, состоящая из неразборчивых штрихов. На мгновение Цзэнь уставился на нее, загипнотизированный явной сложностью и тем, какой живой казалась заключенная в ней ци. Каждый