– Ты что, – сказала Юля, – не слышала, что говорили насчет той подводной лодки? Она просто исчезла где-то около побережья Америки. Раз – и нет восьмидесяти человек. А из наших никто даже не признал, что лодка исчезла, вроде бы все в порядке…

Мама ничего не ответила, так как подобные истории были известны всем. Но о них старались не задумываться.

– Мысль о неудаче – начало неудачи, Юлия, – по-философски ответила ей мама. – Тем более, программу по катастрофам, учрежденную нашим родным правительством и, – тут она прошамкала, – нашим родным и дорогим Леонидом Ильичом, мы выполнили на три года вперед. Так что не беспокойся!

– Ох, Надя, Надя, – рассмеялась Юля, выпивая еще одну рюмку настойки, – теперь ясно, в кого Инка пошла. Но все равно на сердце у меня как-то неспокойно.

И только в апреле, когда от подводной лодки, на которой был отец, почти месяц не поступало никакой информации, а в штабе сухо и скупо говорили, что та выполняет особые задания и поэтому разглашать какую бы то ни было информацию о ней запрещено, поползли слухи, что субмарина пропала.

Прошел еще один месяц, полный тревог, однако в информации родственникам опять отказывали, и только после того, как толпа женщин пригрозила обратиться с открытым коллективным письмом в Министерство обороны, в начале июля им сообщили, что подводная лодка за таким-то номером, имея на своем борту четыре боевых заряда межконтинентальных ядерных ракет, не вышла на связь с базой еще в марте, исчезнув где-то в океане.

Больше никаких сведений не было, все молчали, никто и не заикнулся, что на борту, помимо ракет, находилось еще шестьдесят четыре члена экипажа.

В тот же вечер мама напилась в первый раз. К ней пришла Юля и еще несколько женщин – жены тех, кто находился на этой подводной лодке, и они, практически не разговаривая, молча пили и настойку, и портвейн, и водку.

Именно в тот день Инна поняла, что ее отец больше не вернется. Она переносила это труднее всех, хотя, может быть, мать, про которую она всегда думала, что отец ей если не безразличен, то относится она к нему холодно, тоже страдала. Через две недели, когда Инна заметила, что мама уж слишком часто собирается с подругами и пьет, она положила этому конец. Она прошла в комнату, еле освещенную торшером, где собрались будто не женщины, а тени вокруг стола, взяла бутылки и отнесла их на кухню.

Ее остановил голос матери. В нем сквозило отчаяние:

– Оставь, Инна, зачем ты взяла выпивку! Принеси обратно! Ты слышишь, что я сказала! Принеси!

Однако Инна, повзрослевшая за эти недели, вместе с младшим братом отправила женщин по домам. Алексей, казалось, еще не до конца осознал, что произошло, тем более что официально ничего не было объявлено.

Инна помогла маме добраться до постели, но та, несмотря на то, что была пьяна, не путалась в мыслях.

– Не надо, Инна, – чуть ли не закричала мать, – не надо! Разве ты не понимаешь, что это она убила его?

– Кто, мама? – спросила девочка.

– Она, – зло ответила та. – Эта система!

Помолчав, она добавила:

– Глупо говорить, что я смирилась бы, если б он погиб, выполняя свой воинский долг. Но если бы никто не отшивал нас в штабе, если бы никто не смотрел презрительно и с отвращением на нас, жен погибших подводников… Да, не спорь! Погибших! Но даже в этом советская власть отказала мне – считать мужа погибшим! Они не хотят позориться перед миром, нанести ущерб своему военному престижу и официально объявить, что подводная лодка затонула где-то в океане. Как же, мы не можем демонстрировать свои ошибки, мы же непобедимы, – так думают ЭТИ. Поэтому считается, что лодка просто пропала, ушла и не вернулась в порт…

– А может, – начала Инна, – у них поломка, и они просто задержались, может, это спецзадание?

Мама впервые за многие годы обняла ее и сказала:

– Нет, Инна, мы должны смотреть правде в глаза. Горючее у них кончилось уже три месяца назад. Они погибли…

Тут впервые Инна увидела, как ее мама, которую она всегда считала сильной, плачет. Это были слезы отчаяния, она оплакивала не только того, чьей женой была двадцать лет, она оплакивала всю свою жизнь.

Инна не успокаивала ее, понимая, что сказать нечего. Она еле сдержалась сама, чтобы не присоединиться к матери. Однако надо быть сильной. Всегда сильной. Всегда…

Прошло около полугода, когда Инна наконец-то заметила перемены к лучшему в поведении матери. Та, до этого постоянно пребывавшая в сумрачном настроении, замолкавшая на полуслове и все еще питавшая какие-то нелепые надежды, теперь окончательно смирилась с мыслью, что муж погиб. После этого, словно компенсируя месяцы бесполезных слез и апатии, она принялась требовать отовсюду хотя бы официального подтверждения, что подлодка, где находился ее муж и другие члены команды, затонула в океане.

Она даже возглавила Комитет жен погибших подводников, стала его председателем и принялась бомбардировать Москву и область письмами, жалобами, записывалась на прием к каждому мало-мальски значимому чиновнику. Это никак не могло понравиться властям. На митинге, посвященном Седьмому ноября, один из крупных чинов заметил, что Родина помнит своих героев, а когда присутствовавшая на этом помпезном мероприятии мама попыталась что-то возразить, ее просто вытолкали вон.

Наконец настал день, когда к ним пришел заместитель начальника военного городка, чтобы побеседовать и образумить ее.

– Проходи, Виктор, – сухо сказала ему мать.

Инна была в соседней комнате, предполагалось, что она занимается уроками. На самом деле ее успеваемость оставляла желать лучшего, но и учителя, и ученики старались не трогать ее из-за бешеного, вспыльчивого характера, который, прорвавшись однажды сквозь флегматичность, мог привести к трагедии. Брата Алексея не было дома, гибель отца он переживал тяжело, но это быстро прошло. Теперь у него появились друзья и подруги, и он по вечерам проводил время с ними.

– Ну что тебе сказать, Надежда, – произнес заместитель начальника после некоторой паузы. – Я сделал все, что мог.

– И что же именно, Виктор? – спросила та ровным голосом. Затем раздалось чирканье спичек. Инна поняла, что мама закурила. Теперь ей не хватало и двух пачек в день, но на все уговоры дочери бросить это занятие она отвечала отказом, говоря, что так ей легче. Инна знала, что такой ровный тон предвещает бурю.

– К сожалению, ничего не удалось добиться, – ответил Виктор. – Но ты не отчаивайся, пенсию вам будут платить, вот только вопрос с жильем не урегулирован…

– Так, так, – произнесла мама, – значит, вы собираетесь выселить нас? Нас, жен и детей тех, кто по вашей милости теперь в стальном гробу гниет где-то на глубине трех километров?

– Ну не надо так, – мирно попросил ее Виктор.

Мама захотела что-то возразить, но ее заставил остановиться на полуслове приступ кашля. Инна обеспокоенно припомнила, что это уже не первый раз, прямое следствие чрезмерного курения.