Ухмыляясь, я вернулся к штабному столу. Завидев меня счетовод объявил перерыв. Встав и с наслаждением потянувшись, он, забрав кассу и гроссбух направился ко мне.

— Как успехи?

— Сейчас, — Миша налил кофе, щедро плеснул коньяк и закатил глаза, отхлебнув получившуюся смесь.

— Ты даже не представляешь, как это славно — завязать со здоровым образом жизни!

Я не представлял, в последние годы специализируясь на нездоровом.

— Ты куда молодняк заслал? — вкрадчиво поинтересовался счетовод.

— Да так, в окрестностях погадить.

Миша поднял бровь.

— В этом ты и сам мастак, — намекнул он на подставы, сыпавшиеся на него с раннего утра,

Я ухмыльнулся.

— Потом вместе посмотрим. Ты мне лучше скажи — что с деньгами?

Бухгалтер помахал толстенной пачкой.

— Чуть меньше двухсот тысяч. Точнее не скажу, тащат все — баксы, евро, рубли.

Я прикинул.

— То есть осталось человек сто?

— Поменьше. У некоторых столько наличности не оказалось. Сколько было, столько и сдавали. Кто по сотне, кто по две-три.

— Не страшно, — отмахнулся я. К торгу с местными мы пока не приступали. А там что двести, что двести пятьдесят — особой роли не играет. Главное — много. Но на всякий случай я уточнил.

— Этих небогатых — много?

— Человек сорок.

— Переживем.

— Отказники появились, — сообщил бух и сделал паузу на глоток ядерно-кофейной мешанины. — Принципиальные. Дескать помощь за деньги — западло. Обязаны и точка.

— Может у них с деньгами туго?

— У большинства — есть. Принципиально не хотят… Я в дискуссию не лез. Это ты у нас полемист…

Всегда недолюбливал нынешних принципиальных. У них, почему-то, все принципы направлены на себя любимого.

— За главного у них тот, что требовал автомат для торгов с таксистом, — с умыслом добавил кировчанин.

Воспоминание о горластом мудаке не добавило добрых чувств — принципиальный халявщик еще не понял, что правила игры изменились.

Миша, наблюдая за моим изменившимся лицом, подкинул идею.

— Трупы бы похоронить, жара. Да и вообще — чисто по человечески…

Похоже, бух пытается мной манипулировать, автоматически отметил я и вместо ответа глянул на часы. Без трех двенадцать.

— С отказниками попозже разберусь. Сейчас Саныч должен подойти насчет пароходов. Заканчивай с оставшимися и убери деньги в сейф.

— В какой?

— Пошарь за стойкой, у портье.

— Ладно, — Миша допил бодрящий напиток и подал голос, — Перерыв окончен. Господа, готовьте ваши денежки…

Вторник. День, 12.10.

Саныч задерживался. После краткого размышления я встал из-за стола, решив наведаться в угол оппозиции.

— Привет,

Молчание и убегающие взгляды. Впрямую смотрели двое — давешний оппонент и дама средних лет, ликом напоминающая озабоченную из медицинской рекламы. Оппонент склонился к уху дамы и шевельнул губами. Ее взгляд выразил недоумение, изгиб тонких губ — брезгливость.

— Я за деньгами, — рубанул я правду-матку.

— Брать деньги за спасение — бесчестно! — выпалила «медичка», перехватывая инициативу.

— А спасаться за счет других?

— Вы драматизируете ситуацию — возмутилась мадам.

— Драматизирую? — изумился я.

— Можно договориться с повстанцами о пропуске туристов в безопасную зону.

— Договоритесь.

— Я не специалист.

— Тогда заткнитесь и давайте деньги, — вышел я из себя.

Лицо дамы пошло красными пятнами, рот сжался в линию. — Оружие не дает вам права решать за всех, — отчеканила она.

— Практика покажет…

Мысленно извинившись перед спящими, я поднял предмет спора и обратил в аргумент, послав пулю в стену. Холл переполошился. Я не сводил глаз с железной леди, ошеломленно пялившейся на дымящийся ствол.

— Ну?

Стальная леди оказалась резиновой женщиной, прогнувшей под обстоятельства взгляды и хребет.

— Берите, — протянутый ворох зеленых бумаг. Ее приоритеты менялись радикально быстро.

— Спасибо.

Глядя на мокрое пятно на джинсах медички, испытывая чувство неловкости, я взял деньги. Терзался я не из-за денег — становится не по себе, когда прямо на глазах принципы сбрасывают, как старую кожу. Отсчитав пять сотен я всунул в ее ледяную руку избыток наличности.

— Остальные к Михаилу, — скомандовал я и дождавшись пока все поднялись, добавил. — В качестве штрафа работаете похоронной командой. Уберете трупы из гостиницы и похороните наших. До заката. Ответственные — вы двое, — показав стволом на принципиального мудака и мокрую гуттаперчевую женщину.

Бунтовщики двинули к кассе, а я — к Санычу, наконец-то показавшемуся в дверях.

12.30.

На сей раз «золотой» не подвел — информации оказалось изрядно. В поселке жили, аж четыре лицензированных судоводителя. Имелся и пункт базирования в виде причала, оборудованного необходимым для заправки.

Чего и сколько там стояло — выяснить не удалось. По словам обслуги там обычно всегда торчали прогулочные суда, уходившие в порт только для длительной стоянки.

Вопрос с судном мы отложили на потом — сперва следовало раздобыть и уломать капитана.

Убедительности, в виде оружия, денег и горячего желания покинуть берег, имелось в избытке. Теперь осталось найти — кому изложить аргументы.

В поселок пошли втроем — я, Саныч и местный, которого он кликал Махмудом. Памятуя Сирхаба, я уточнил, — Махмуд?

Смуглый парень ослепительно улыбнулся, демонстрируя прямо-таки акулий оскал. Так и не понял — это значит «да»? По крайней мере, на Махмуда он среагировал. Возможно, причина энтузиазма и согласия отзываться хоть на «Шарика» — деньги. Перед выходом ему сознательно продемонстрировали кучу наличности — на будущих переговорах заинтересованный свидетель не помешает. Не тащить же деньги с собой? Наше слово у местных не котировалось. По крайней мере, теперь он мог искренне заверить капитана, что обещанное бабло существует. Ну и для повышения энтузиазма — пообещали процент.

Пополнив перед выходом запас патронов, сигарет и коньяка, я захватил бинокль и карту, держа в уме мысль изучить окрестности. Соломенный «Стетсон» и темные очки завершили экипировку. Полюбовавшись на отображение в тонированной витрине я хмыкнул — «дон Педро идет на войну».