А он…

Когтистая длань сжалась снова, и снова хлынул огонь преисподней, заменивший кровь.

Нет, мало знать, что Велен сидит где-то в глухомани, залечивая раненую гордость, прячась от зверей и холодов в пещере, собирая коренья для пропитания. Когда-то Кил'джеден хотел просто крови бывшего друга. Но теперь одной крови — хотя в пролитии ее великая сила — слишком мало. Теперь он хотел стыда, унижения — полного, кромешного, неизбывного. Унижение, превращение в абсолютное ничтожество будет куда приятнее медного вкуса крови, текущей в жилах Велена.

Архимонд вздрогнул и приподнял голову — должно быть, кто-то из слуг заговорил с ним. У Архимонда были свои планы, свои слуги и шпионы, свои дела — как и у Кил'джедена, все ради службы темному господину, ради завоевания миров и времен.

Не промолвив и слова, Архимонд поднялся во весь свой исполинский рост и отправился в путь.

Движения его были, вопреки размерам, изящными и точными.

В этот момент и Кил'джеден ощутил прикосновение чужой мысли — Талгат, его правая рука, искал разговора с хозяином. И от мысли его веяло сдержанной радостью.

— В чем дело, друг мой? Говори же! — приказал Кил'джеден.

— О, мой великий господин, я не хочу рождать ложные надежды, но мне кажется, я нашел их!

Ах, какое изысканное, долгожданное наслаждение! Талгат был осторожней тех, за кем охотился, чуть ли не самый осторожный среди подданных. Хотя лишь немного ниже рангом самого Кил'джедена, столетиями был неизменно верен, безукоризненно предан. Даже и столь осторожного заключения не сделал бы, не удостоверившись как следует.

— Где они? Как сумел отыскать их?

— Я заметил следы их магии в мелком примитивном мире. Возможно, конечно, что они побывали там и удалились — такое, увы, случалось.

Хотя Талгат и не мог видеть его, Кил'джеден кивнул и улыбнулся себе: какой нелепый древний пережиток, движение, обозначающее согласие почти у всех разумных рас, какие доводилось встречать.

— Верно говоришь, — ободрил он подчиненного.

Часто воины Кил'джедена являлись куда-нибудь, привлеченные сладким ароматом магии эредаров, чтобы обнаружить только еще теплые следы.

Но Кил'джеден не терял надежды, ведь впереди целая вечность. Когда-нибудь они падут, сдадутся — и станут тем, чем захочет их сделать Кил'джеден.

Тут в голову владыки демонов пришла новая мысль. В самом деле, уже много раз войско находило лишь следы — а уничтожение миров, сладостное избиение их примитивных жителей, хоть и утешало уязвленную гордость, жажду мести не утоляло.

Нет, сейчас торопиться не нужно. Талгат отправится не во главе Пылающего Легиона. Из троих вождей эредаров Велен был сильнейшим и мудрейшим, полнее всего постигшим магию и науки.

Едва ли прежний друг всего за несколько веков, заполненных бегством, расслабился и потерял бдительность. Скорее, он всегда начеку и перед лицом очевидной угрозы тут же скроется.

А если угроза будет менее очевидной?

— Талгат, исследуй этот мир для меня!

— Господин? — Мысли Талгата остались связными и спокойными, но выдавали удивление.

— Раньше мы отправляли войско — и напрасно. Возможно, сейчас лучше отправиться одному — тому, в чьей верности нет ни малейших сомнений.

Кил'джеден ощутил, как гордость и благодарность за доверие смешиваются в Талгатовых мыслях с неловкостью и страхом.

— Врага можно уничтожить и не силой оружия. Временами как раз без оружия лучше и обойтись.

— И вы хотите, чтоб я отыскал путь уничтожить их, не прибегая к нашему оружию?

— Именно. Отправляйся в этот мир один, исследуй, изучай, выясни, там ли изгнанники, а если там, в каком состоянии. Вызнай, чем они живут, успокоились ли, уподобились ли сонным животным в стойлах — или они упруги, легки и поджары, подобно хищникам. Каков тот мир, кем населен, есть ли там разум, каковы там животные, времена года, очертания земель. Исследуй, но без приказа не делай ничего.

— Конечно, мой господин, я немедленно начну подготовку к путешествию.

Какой образцовый слуга! Разумный, исполнительный, никогда не подводивший. Хоть и сконфужен, и озадачен — все равно готов выполнять приказ. Не подведет и сейчас.

Лицо Кил'джедена, хоть и мало напоминало прежнее, все еще могло исказиться в подобии улыбки.

Как и весь его народ, Дуротан начал упражняться с оружием с шестилетнего возраста, когда стал достаточно сильным и рослым. Орки от природы ловко управляются с оружием. В двенадцать он уже участвовал в охотах, а теперь, после посвящения во взрослые, мог присоединиться к охоте на огров и их чудовищных, противоестественных хозяев — гроннов. В этом году на осеннем Кош'харге он остался у костров со взрослыми, когда детей услали спать. Как они на пару с Оргримом выяснили уже давно, ночные разговоры взрослых у костров были на диво скучными.

Однако для внимательного и чуткого Дуротана было очень интересно наблюдать и общаться с теми, чьи имена знал много лет, но кто с ним, как с ребенком, почти не разговаривал. Вот Мамаша Кашур — она хоть и из его клана, а он так мало про нее знал раньше… ее ведь очень уважают другие шаманы, высоко она среди них стоит. Еще первой ночью праздника увидел ее: сидит у костра, завернувшись в одеяло, сама — кости да кожа, хрупкая, согнутая старостью. Почему-то Дуротан знал, непонятно откуда: этот Кош'харг для нее — последний. Знание это удручило куда больше, чем он ожидал.

Рядом с нею, куда моложе ее, но все же старше Дуротановых родителей, сидел ученик, Дрек'Тар.

Дуротан не часто говорил с ним, но очень уважал за острый язык и проницательность. Завтра шаманы уйдут встречаться с предками в пещере Священной горы. Жутко там — вспомнишь и вздрогнешь. Тот ледяной сквозняк у щеки — должно быть, вовсе не обычный ветер.

Дуротановы карие глаза внимательно рассматривали собравшихся. Вон там, поодаль, Гром Адский Крик, молодой и слегка оголтелый вождь клана Песни Войны. Всего на пару лет старше Дуротана с Оргримом, а уже вождь. Поговаривали, не совсем чисто было со смертью старого вождя и Громовым восхождением к главенству, но ведь клан признал его. Неудивительно — хоть и молодой, Гром выглядел устрашающе, особенно в мерцающем, зыбком свете костра. Густые черные волосы спадали на спину, угрожающе выпятилась черная нижняя челюсть — ее вытатуировали в черноту после того, как он стал вождем. На шее — ожерелье из костей, у Песни Войны было в обычае вешать на шею молодому воину кости его первой жертвы, изукрашенные рунными заклятьями.

Рядом с Громом — огромный Чернорук из клана Черной Горы. За ним, молчаливо жуя, следует вождь Изувеченной Длани — Каргат Острорук.

Вместо кисти у него из запястья торчит вделанный секач. Как глянешь на блики пламени по лезвию, не по себе становится, даром что взрослый. Рядом — Кил рог Мертвоглаз, вождь клана Кровавой Глазницы. Мертвоглаз — не родовое имя, сам его взял. Здоровый глаз Килрога рыскал, оглядывая собравшихся. Второй же, в самом деле мертвый, измятый, покалеченный, торчал в изуродованной глазнице. Насколько Гром был молод для вождя, настолько Килрог — стар. Но вопреки годам и потрепанному виду, Килрог не собирался прощаться ни с жизнью, ни с властью.