От встречи с недругами Шкет пострадал сильнее, чем от стычки с армянином. Ныли зубы, дергался правый глаз, болели ребра и спина, в туалет он неделю ходил кровью, но повезло. Организм оправился и окреп, и Димка снова стал Димкой: одиноким, печальным, но радующимся жизни.

В апреле Шкета задержал патруль, и судьба определила паренька в детский дом строгого режима в городе Подольске. Встретили, как положено. Устроили «тёмную», получили отпор и оставили в покое…

Димка же отжигал: буянил, дрался, запугивал воспитателей, отказывался учиться, гулял по крыше, рискуя сорваться, курил самокрутки, устраивал ночные рейды на кухню. Наказывали строго, пугали колонией, но Шкета ничего не брало.

Воспитатели и директор забеспокоились. Контролировать малолетнего бузотёра не получалось, и на помощь вызвали специалистов-психологов. Шкета проверяли на адекватность, проводили тесты и игры, заставляли разгадывать ребусы и загадки. Димка, заметив подвох, вёл себя примерно, на вопросы отвечал грамотно, повествовал о любимых книгах и героях, пересказал вкратце «Войну и мир», поведал о необычном хобби Гоголя – щегольстве, решил задачи, хотя математика ему не нравилась, но выглядеть глупцом, повёрнутым на литературе, не хотелось.

Психологи, сделав выводы, написали заключение, что воспитаннику уделяют недостаточно внимания, он – полноценный член общества, грамотный, сообразительный и адекватный, без отклонений в развитии. Директор, получив бумагу, разозлился и выкинул её в ведро, посчитав вердикт оскорблением.

В Подольском детдоме Димка провёл полтора года. Сбежать не удавалось: высокие стены, строгий надзор, доносы одноклассников и старших, – препятствий оказалось много, а Шкет был один-одинёшенек. Заставляли учиться, но паренёк проявлял характер и держался выбранного курса. Карали ремнём и карцером, однако Димка не сдался. Восемнадцать месяцев он боролся и выжидал момента.

Сторож закрывал ворота, не заметил, что ставня не захлопнулась, и отправился спать. Шкет, прогуливающийся по двору перед сном, вышел за пределы детского дома и побежал по лугу в лес. Поднялся шум, но пока разбирались, Димка достиг опушки. Потеряться он не боялся, примерную дорогу до станции знал, а там до Москвы рукой подать. А где Москва, там и Пирогово.

Лето пролетело среди спасателей во главе с седеющим дядей Шурой, тихо и размеренно, без драк и избиений, сыто и счастливо. Поздний сентябрь навеял грусти, но Димка подготовился к зиме заранее. Припас денег на чёрный день, положил на дно рюкзака две пачки сухарей, сверху зимнюю куртку, сапоги и свитер, и в очередной раз «покорял» столицу.

Зимние месяца прожил без осложнений. Простуда не доставала, хотя ночевал в подвалах и на чердаках. Голодать не приходилось: обедал горячим супом, а к ужину удавалось наворовать и денег, и продуктов. Вокзальные постовые привыкли и не трогали.

Единственное, что беспокоило – тоска. С грустью Димка смотрел на проходящих мимо улыбающихся детишек. Пареньку не хватало жёсткости отца и ласки матери, он вырос дикарём и сиротой, без поддержки и любви, московский озорной гуляка. Часто вечерами и бессонными ночами Шкет размышлял, что было бы, если б отец не обанкротился: они жили бы вместе, семьёй, как миллионы людей в России.

Растрогавшись, Димка съездил домой. Добрался до Медведково, оттуда маршруткой, плутал среди домов, вспоминая дорогу к общежитию, отыскал и застыл на пороге подъезда. В памяти проплывали фрагменты из детства: отец, мама, гости с красными перегарными лицами, десятки бутылок на столе, сизый дым над потолком, крики, битые стёкла и поножовщина, ухмылки на лицах милиции, – всё пронеслось за секунду. Димка заплакал, чего давно не делал (жизнь закалила, или слёзы высохли), но в ту минуту накопилось на душе, и будто плотину прорвало по весне паводком: текли они и не останавливались. Шкет сел на лавку, уткнул голову в колени и зарыдал.

Освободившись от груза, отдышался. Вытер рукавом лицо, по-пил воды из бутылки, поглядел на распускающиеся почки на деревьях, на небо и успокоился. Что он накрутил, зачем поехал? Здесь его не ждут, здесь другая жизнь – дно, куда не надо опускаться, и пусть лучше улица и безразличие окружающих, чем дом, где ты не нужен, где ты чужак, как приходящие собутыльники, мусор, мешающийся под ногами, заноза в пальце, которую – фить – выкинул и не заметил. Впереди лето, Пироговское водохранилище, а прошлую жизнь нужно забыть. Поставить точку. Они – сами по себе, он – сам по себе.

С разломанной душой дожил до конца мая и на четыре месяца окунулся в рай. Потом пришла осень, пролетела в борьбе за выживание зима, а весной Димка встретил Костю Лазаря. Встретил, чтобы потерять.

4

Венедиктов настигал. Димка чувствовал рентгеновские лучи, проникающие сквозь толпу, прятался, убегал, но у Ярослава словно был детектор: он находил повсюду. Когда Шкету надоело бегать, паренёк остановился, поплевал на ладошки и встретил «приятеля» хорошим хуком в челюсть. Венедиктов, не ожидавший подарка, перекосился от боли и присел.

– Чего ты за мной трёшься? – налетел на преследователя Димка. – Чего надо?

– Ты ушёл, не успел с тобой поговорить. – Говори, я слушаю.

– Не здесь. Прохожие смотрят.

Они пошли по улице, и Ярослав рассказал, что произошло. Когда огласили результаты, он поспешил к Максиму и спросил, почему в списке не оказалось Димы, но тот ответил, что проблема с документами. Когда разговор закончили, Шкета и след простыл.

– Пришлось искать на ощупь, – сказал Ярослав, потирая раскрасневшуюся скулу. – Хоть ты и закрывался.

– Я закрывался? – удивился Димка.

– Ещё как. Я сканирую, чувствую – рядом, направление держу, но минут пять и потерял бы.

– Ничего не понимаю.

– Придёт время – поймешь. А пока по порядку. Во-первых, поздравляю. В Гимназию для умников ты поступил. Во-вторых, как я понял, с паспортом у тебя беда, поэтому необходимо покумекать. Достать сложнее, чем свидетельство о рождении. В-третьих, с жильем, Максим сказал, тоже проблемы, поэтому без разговоров переезжай ко мне. Я с бабушкой поговорил, поживёшь у нас, а потом снимешь комнату или квартиру. И в-четвертых, я доверяю тебе, ты доверяешь мне. Из дома пропадать ничего не должно, в том числе и ты сам. Второго шанса Максим не дает никому, даже Избранным. Я хочу, чтобы мы процветали, а не крысятничали. Договорились?

– Договорились.

– Хорошо, – кивнул Ярослав. – Поначалу я помогу, но ты вольёшься и смекнёшь, в чём дело. Погнали!

Они спустились в метро и поехали к Бенедиктову. Димка косился на спутника, подмигивал отражению в окне и не верил в случившиеся. Как человек без дома и семьи оказался Избранным? Как попал в сказку? Почему именно он, а не кто-то другой? Вопросы сыпались, однако Шкет не искал ответов.

На Выхино они пошли в сторону Вешняковской улицы. Димка изучал район, глазел на дома, запоминал дорогу, а Венедиктов непривычно молчал, погруженный в раздумья. Вокруг царил хаос, напоминавший будни Казанского вокзала. С огромного щита вещал президент, обещая доступное жильё и достойную жизнь россиянам.