– Я вас провожу, – сказала она.

– Спасибо, – кивнула старушка.

В прихожей Белка шепнула Кириллу, подающему Зинаиде Тихоновне плащ:

– Я быстро.

– Не спеши, все в порядке.

Он ободряюще коснулся ее плеча, и ей сразу стало как-то легче. Во всяком случае, неловкость ее необъяснимая сделалась поменьше, может, потому что Кирилл ничего неловкого в происходящем не видел.

Старушкин спутник уже ожидал у калитки.

– Это мой сын Константин, – сказала Зинаида Тихоновна. – А это Белла, Немировского Леонида Семеновича внучка, – представила она Белку. И зачем-то пояснила ей: – Костя про вашего деда очень любил в детстве слушать. Особенно про то, как наша часть к Михайловскому в сорок четвертом году подошла. К самому Лукоморью, к дубу зеленому… Я ему на ночь вместо сказки рассказывала.

Белка вдруг почувствовала острую жалость от того, что ничего про все это не знает.

«И не узнаю уже теперь никогда», – подумала она.

Эта простая мысль поразила ее.

– А вы приезжайте к нам, – сказала Зинаида Тихоновна. – Я вам все и расскажу. Правда, приезжайте, Белла.

Ее проницательность была достойна удивления: Белка отлично знала, что не относится к людям, у которых все мысли написаны на лбу. К совсем противоположным людям она всегда себя относила.

– Спасибо, – сказала она. – Может, когда-нибудь выберусь.

При этих словах она краем глаза заметила, что Константин усмехнулся.

«Ну да, никогда не выберусь, – сердито подумала Белка. – А чему тут усмехаться? С какого это перепугу меня в ваши леса могло бы занести?»

– Я вам адрес оставлю.

Зинаида Тихоновна расстегнула ридикюль, достала ручку и блокнот на пружинке. Она явно не принадлежала к людям, которые что-либо предлагают лишь из вежливости.

Белка и сын Константин смотрели, как она записывает адрес округлым почерком престарелой отличницы. Белка чувствовала при этом нетерпение и досаду. Сын, судя по выражению его лица, тоже. Хотя причины для схожих чувств у них наверняка были разные – у него это, скорее всего, была неловкость за мамину наивность.

– Вот, – сказала Зинаида Тихоновна, подавая Белке вырванный из блокнота листок. – До свидания, Белла. Вы меня очень порадовали.

– Чем? – удивилась Белка.

– Тем, что вы есть. – По ее серьезному лицу мелькнула улыбка. – Люди должны оставлять след на земле, я думаю. Леонид Семенович и так-то добрый след оставил, а что еще и внучка есть, это очень хорошо.

Белка не знала, что на это ответить. Константин молчал тоже. Впрочем, он и вообще ни слова не произнес и только в этом смысле был похож на свою неговорливую матушку. Внешне он совсем на нее похож не был – никакой простонародности, холодные, резкие черты.

Белка направилась к подъезду сразу же, не стала провожать их взглядом. Зачем? Хоть в этой Зинаиде Тихоновне ничего неприятного не было, но чувство, которое она вызвала у Белки, несомненно было неприятным. Досада, неловкость, сожаление необъяснимое… Да еще и от любовника отвлеклась из-за нее. Забыть, поскорее и навсегда забыть!

Забыть оказалось нетрудно – едва Белка вошла в квартиру, как попала в объятия Кирилла; он нарочно подкарауливал ее в прихожей у входной двери.

– Не сердись! – воскликнула она.

– За что же сердиться?

Голос его звучал весело. Понятно было, что никакой обиды он не затаил и если скрывает сейчас какие-нибудь мысли, то лишь из области секса.

– Что я ее сюда привела, – все-таки объяснила Белка. – Могли бы у подъезда поговорить.

– Привела, и ладно, – беспечно заметил он. – Это не заслуживает долгих размышлений. К тому же она довольно интересная старушка, про войну, опять же, рассказала. Даже жалко, что мало.

– Это да, – согласилась Белка. – И про Лукоморье… Оно что, в самом деле есть? Я думала, это сказка.

– Я тоже. Но это не имеет значения. У нас своя сказка, – напомнил Кирилл.

И принялся целовать Белку, а потом прижал ее к стене, и она тут же оплела его ногами, руками, и вся их любовь произошла прямо здесь же, в прихожей, и от этого была не менее приятной, чем в постели, а может, и поболе еще…

«Поболе!.. – весело подумала Белка, когда страстные судороги закончились и, часто дыша, Кирилл сел на пол у ее ног. – Словарный запас вятских лесов! Или Лукоморья… Может, оно и правда есть?»

– Вот оно, Лукоморье.

По-утреннему сырой сизый дым окутывал капитана так плотно, что его голос звучал, словно из облака. А может, не из-за дыма Зине так казалось, а потому что она смотрела на капитана как на бога. Спасителем он для нее был уж точно, поэтому каждое его слово она принимала на веру. Но Лукоморье?..

– Разве оно есть на самом деле? – спросила Зина.

Она вышла из землянки, умылась, привела себя в порядок и уже собиралась обойти песчаный холм, на котором стояла артиллерийская батарея – за этим холмом в сосновом лесочке расположился медсанбат, – когда увидела капитана. Он стоял над обрывом, курил и смотрел за реку на едва видимый в тусклых рассветных лучах усадебный дом Михайловского.

Михайловское!.. Само это слово вызывало у Зины благоговение. И она старалась не смотреть в его сторону: больно сознавать, что там происходит, еще больнее видеть разоренный парк, гаубицы у самого пушкинского дома, суетящихся немцев.

– Конечно, есть, – ответил капитан. – Вот оно, перед тобой. Правда, излучина здесь речная, но видишь, как вода разлилась? На море похожа.

Зина кивнула. Хотя еще только начинается апрель и большой разлив впереди, но река Сороть уже раскинулась так широко, что в самом деле напоминает море.

– Вообще же Лукоморье – это такое особое место на краю света, – сказал капитан. – У Лукоморья стоит мировое древо, в пушкинском варианте дуб зеленый, и по нему можно взобраться или спуститься в другие миры.

– Почему? – спросила Зина. И тут же поправилась: – То есть не почему, а как?

– Почему – тоже правильный вопрос. Потому что это древо – ось мира. Вершина его в небе, а корни в преисподней. А как по нему перемещаться, я не знаю.

На этих словах капитан чуть заметно улыбнулся. Улыбался он редко, и от его улыбки у Зины каждый раз кружилась голова и сердце замирало.

– Вы все знаете, – убежденно сказала она.

А разве не так? Вот ведь и про мировое древо это самое… Он же врач, значит, не по специальности изучал, и раз все-таки знает, то это означает, что знает он все на свете. Зина была рассудительна, и такой вывод был для нее очевиден.

– Выспалась ты? – спросил капитан.

Зинины слова про его всезнание он пропустил мимо ушей. Зина предполагала, что он относится к ней снисходительно, как к несмышленышу, но не обижалась. Во-первых, потому что она вообще не могла себе представить, как можно обижаться на такого человека, как капитан Немировский, а во-вторых, потому что этой своей снисходительности он в повседневной жизни никак не проявлял, а значит, и обижаться не на что.