В Жюсье ее не считали девственницей, и, вероятно, оно так и было на самом деле. О личной жизни Женевьевы было известно очень мало. И Реми, не сумев добиться большего, чем дружеское расположение этой девушки, выделял ее среди других студенток. Ему казалось, что она лишена чудовищного сочетания развращенности и детской незрелости мышления, свойственного большинству проживавших в гостинице покладистых мессалин.

Во время товарищеских вечеринок, когда собравшиеся в просторном номере у Лизель парни, сидя на полу в клубах сигаретного дыма, попивая виски и слушая музыку проигрывателя, начинали обнимать своих соседок, Реми, словно заключив с Женевьевой молчаливый договор, не следовал их примеру. По крайней мере, это касалось только их двоих. Женевьева не проявляла такую сдержанность по отношению к другим юношам, красивым или не очень. И Реми в свою очередь не обделял своим вниманием ни одну, даже самую невзрачную из юных палестинок.

И он и она не сговариваясь отступали от своей обычной линии поведения. Казалось, что, если между ними возникнут любовные отношения, они обретут какой-то иной смысл.

Однажды неожиданно для себя он увидел Женевьеву в чужом незнакомом доме, куда с неохотой пошел на вечеринку. Она стояла у книжного шкафа, приоткрыв застекленную створку, и перелистывала старые книги.

– Надо же! Это ты? – удивилась она. – Посмотри какая книга. Ты не находишь, что этот маленький Гулливер просто прелестен?

Он остановился около нее. До этого момента ему на вечеринке было скучно.

– И мне так кажется, – призналась она.

Они были в гостях у подруги Жоржи Патена, принадлежавшей к сливкам общества, родители которой перед отъездом оставили в ее полном распоряжения дом и прислугу. И она устроила дружескую вечеринку. Однако ей не следовало приглашать одновременно молодых людей из высшего общества и банду космополитов из Жюсье. Молодые люди из высшего света поначалу сделали вид, что им симпатичны парни в одежде, модной на Монпарнасе, и девушки со всех концов света в свитерах и в обуви на низком каблуке. Но обитатели Жюсье держались особняком, танцуя только в своем узком кругу. Уязвленные светские молодые люди поскучнели. Они ожидали подходящего момента, чтобы с достоинством удалиться. А студенты только и мечтали поскорее от них избавиться.

– Когда часы пробьют двенадцать ночи, будет веселее, – сказал Реми.– Вивиана пригласила этих снобов только из-за прислуги. Но она хочет, чтобы мы остались. Чужие уйдут, и мы сможем поужинать в тесной компании.

– Принеси что-нибудь выпить, – попросила Женевьева, – и прихвати стаканы.

– Закрой дверь, – произнесла она, когда он вернулся.– Садись, здесь нам никто не помешает.

В комнате стояли удобные, обтянутые кожей мягкие глубокие кресла с высокими спинками. Ровные ряды книг закрывали стены, обитые гобеленом. Светильники в форме больших китайских ваз под шелковыми расписными абажурами распространяли нижний свет. Все вокруг дышало благополучием, стабильностью, как бы отгораживая от внешнего мира, и свидетельствовало о размеренной жизни хозяев, знаменуя вершину успеха.

На столе в рамках эпохи Людовика XVI стояли две фотографии, на которых застыли на белом фоне бородатый мужчина в мантии и в судейском колпаке на голове и дама с высокой прической и с едва прикрытой прозрачной тканью грудью.

– Я как раз хотела, – произнесла Женевьева, – с тобой поговорить.

– Да?

– Да… Я хочу попрощаться с тобой. Я уезжаю.

– К родителям?

– Нет, совсем наоборот. Родители отказались высылать мне деньги. Вот уже три месяца, как я ничего от них не получаю.

– Почему же ты ничего мне не сказала? Я начал зарабатывать. Да и отец немного смягчился. Я бы тебе одолжил. Сколько тебе надо?

От удивления Женевьева улыбнулась. Казалось, она подумала, что он совсем не похож на остальных обитателей Жюсье.

– Нет, – ответила она, – спасибо. Я уже нашла другой выход. На этот раз с семьей покончено. В августе, когда я была у них, мне пришлось отказать четвертому жениху. Отец пришел в ярость и наговорил много неприятных слов. Я уехала. И что же теперь?.. Работать? Но сейчас не так-то легко найти место. К тому же я ленивая, и это мне хорошо известно. Я люблю праздность, комфорт, материальное благополучие, автомобильные путешествия, дорогие гостиницы. Люблю также деньги, чтобы иметь возможность покупать красивые вещи, книги. А работа и трудная жизнь… Возможно… Но только не в одиночестве. Я знаю: у меня есть способности. Ведь мне не составило особого труда сдать экзамены. Я бы вполне могла стать адвокатом или писательницей. Но, повторяю, только не в одиночестве. Мне нужно, чтобы кто-то был рядом со мной.

Взглянув на Реми, она сделала глубокую затяжку и, запрокинув назад голову, пустила дым в потолок. Затем добавила:

– Кто-то, кого бы я могла любить.

Реми не прерывал ее. Он подумал, что она говорит не так, как принято в их кругу. От него не ускользнуло также, что ее слова звучат по-особому, словно она вкладывает в них некий потаенный смысл. «Она говорит о конкретном человеке, – подумал Реми.– Кто бы это мог быть? Уж не я ли?»

– Итак, – продолжала Женевьева, – вот что я решила. Один человек уже давно предлагает мне свою дружбу и покровительство. Но должна сразу сказать: до сих пор между нами ничего не было. Он богат, свободен и, кажется, не на шутку влюблен. Я согласилась уехать с ним. Он берет меня с собой. Мы отправимся в путешествие.

– Ты мне позволишь нескромный вопрос: он молод?

– Не так чтобы очень. Ему под сорок-сорок пять. Но ты же знаешь, каковы эти молодые…

– Да… Так ты выходишь за него замуж?

– Да нет. Его свобода весьма относительна: он вдовец. Однако если мы поженимся, то попадем в двусмысленное положение. Он – отец моей подруги.

– Что?

– Да, – с невозмутимым видом произнесла Женевьева.– Моей подруги по факультету права. Он часто увозил нас по вечерам. Мы вместе ужинали, танцевали. Месяц назад дочь ему рассказала о моих неприятностях. Он спросил, согласна ли я принять его помощь. Я его поняла и согласилась.

– Согласилась на что?

– Ну… На то, чтобы он меня содержал.

– Тогда скажи, – произнес Реми, – он тебе нравится? Потому что тебе придется…

Он не закончил фразу, охваченный странной стыдливостью. Она улыбнулась.

– Видишь ли, – ответила она, – женщина может принимать любовь мужчины, которого не любит! Принимать… или терпеть. Конечно, в том случае, если мужчина ей не противен физически. А он даже весьма приятный человек. Он следит за своей внешностью. И прекрасно выглядит. Я могу тебе сказать одно: если бы обстоятельства приняли другой оборот, если бы этот человек просто за мной ухаживал, и не больше того, иначе говоря, если бы