Двадцать девять крестов появились после этой ужасающей зимовки на мысе Сигнальном в Императорской гавани. Умер каждый третий. Лейтенант Бошняк физически оказался крепче всех, единственным оставаясь на ногах, хоронил умерших товарищей. Но он надломился душевно. В его коротких воспоминаниях есть слова, обращённые к человеку, которого он не захотел назвать по имени: «Кому случалось видеть смерть честного русского солдата, тот поймёт меня, если я скажу: безбожно и грешно жертвовать их жизнью для личных видов!» У него стала развиваться душевная болезнь. Свои дни Бошняк закончил в лечебнице для умалишённых в Италии.

17 апреля в гавань вошёл корвет «Оливуца». Его командир капитан-лейтенант Николай Николаевич Назимов, ознакомившись с обстановкой, сразу же направил к больным врача со всеми необходимыми медикаментами, организовал питание людей. От него же узнали о начавшейся войне с Англией и Францией. Теперь оставалось ожидать прихода вражеской эскадры. Назимов имел приказание снять с Сахалина Муравьёвский пост, который не мог оказать никакого сопротивления противнику. Орлов отправился вместе с ним, чтобы помочь вместе с другими офицерами организовать эвакуацию имущества. В Императорскую гавань он вернулся на пришедшем для помощи транспорте «Иртыш». На нём же Орлов перешёл в Де-Кастри. Там его встретил Невельской, который приказал ему следовать на Амур, где предстояла встреча сплава русских войск под командованием генерал-губернатора Муравьёва. Орлову вменялась лоцманская проводка барж в Николаевский пост. С этим поручением штурман успешно справился. Но с другим ему не повезло.

Муравьёв и адмирал Путятин хотели укрыть фрегат «Паллада» на Амуре. Помимо военных планов там примешивались и личные причины. Если бы удалось ввести «Палладу» в Амур, то все критики Муравьёва прикусили бы языки. Но как ни старался Орлов на неуклюжем слабосильном пароходике «Аргунь» отыскать достаточно глубокий фарватер, ему это не удалось.

С «Паллады» перевезли на берег все грузы, даже убрали часть людей, чтобы добиться минимальной осадки, однако все труды и усилия были напрасными.

Ложь Невельского была очевидной, но об этом никому не хотелось говорить.

«Палладу» отвели в Императорскую гавань, а позже, по приказанию Завойко, назначенного командовать морскими силами на востоке, затопили, чтобы не дать повода противнику хвастаться захватом фрегата, который на самом деле представлял собой просто блокшив.

К слову сказать, впоследствии каждый водолаз, спускавшийся к «Палладе», считал своим долгом отвинтить, отломать, отрубить какую-нибудь деталь фрегата. В советское время местное флотское начальство любило делать подобные подарки партийным функционерам и московским чинам: не все из них читали роман Гончарова «Фрегат «Паллада», но даже двоечники о нём слышали в школе. Иметь кусок знаменитого судна было престижно.

Дмитрий Иванович Орлов по 1855 год командовал наблюдательным постом в Петровском. Это было, пожалуй, самым спокойным временем его семейной жизни. Жилось в Петровском несладко, но по крайней мере его никто не дёргал в командировки: Невельского, который его очень невзлюбил, фактически отстранили от дел, всем руководил перебравшийся с Камчатки Завойко. Василий Степанович к тому времени блестяще отбил десант противника в Петропавловске, без потерь перевёл к Амуру все суда, перевёз гарнизон, жителей и всё имущество.

В 1855 году Орлову присвоили звание поручика, которого он лишился шестнадцать лет назад. Закончилась война, уехали добрый и злой гении – Завойко и Невельской.

Дмитрия Ивановича перевели в Николаевск, началась обычная морская работа, наконец-то без подвигов. В 1857 году за отличие по службе ему присвоили звание штабс-капитана корпуса флотских штурманов, вернули личное дворянство. На воспитание детей доплачивали 180 рублей серебром. У него их было уже четверо. Деньги были нужны, в Николаевске ничего дёшево не стоило. Со старшими, дочерью Сашей и сыном Васей, науками занимался Петров, уже лейтенант. Школы в посёлке ещё не было, и Петров сам предложил свои услуги. Дмитрий Иванович командовал пароходиком на Амуре, часто отсутствовал. Помощь Петрова Орловы приняли с большой благодарностью.

Перенесённые испытания аукнулись смертельной болезнью. В 1859 году Орлов заболел. В первый день Пасхи он надел мундир с наградами и сделал несколько визитов друзьям. Больше из дома Дмитрий Иванович не выходил. Он жаловался Петрову на холодность жены и на то, что она мало ему уделяла внимания. Но его друг считал, что Харитина Михайловна была сдержанной по характеру, а четверо детей отнимали её время. Детей Дмитрий Иванович любил. За день до смерти он сказал Петрову: «Мне не хочется умирать, потому что жаль оставить после себя эту мелочь», – и, показав на детей, заплакал.

Штабс-капитан Орлов скончался в июне 1859 года. После его смерти вдова распродала скудное имущество и уехала из Николаевска в Благовещенск, где, как ей казалось, было легче прожить на пенсию в 350 рублей, столь тяжко заработанную её мужем.

Фотографии или портреты Орлова не сохранились. А скорее всего, их никогда и не было.

Судьбу Натальи Пахомовой автору выяснить не удалось, а высказывать догадки не хочется.

Сразу же после венчания Екатерина Ивановна Ельчанинова, девушка застенчивая и строго воспитанная в Смольном институте, проявила характер. Она заявила Геннадию Ивановичу Невельскому, теперь уже мужу, что в Иркутске не останется, а поедет вместе с ним в экспедицию. Капитан первого ранга Невельской незадолго до этого был назначен начальником секретной Амурской экспедиции и отправлялся в самые глухие дальневосточные места. Уговоры мужа и родных на Екатерину не действовали. Она твердо решила разделить с мужем все, что ожидало его в этом рискованном предприятии. Возможно, юная жена в тот момент видела перед собой пример легендарных декабристок, с которыми познакомилась в доме своего дяди, кто знает… Без сомнения, элемент романтики присутствовал в ее решении. Если бы она знала, на что себя обрекает!

Мать Екатерины, Мария Николаевна Зарина, вместе с братом Владимиром остались круглыми сиротами в раннем детстве. Детей взяли на попечение дальние родственники, в сущности, чужие люди. Брата сразу отдали в кадетский корпус. А Марию, как только ей исполнилось 17 лет, выдали замуж за первого подвернувшегося жениха. Им оказался 50‑летний смоленский помещик Иван Ельчанинов. Слезы и мольбы девушки не выдавать ее замуж за Ельчанинова попечителей не разжалобили; брат воевал на Кавказе – заступиться было некому. За пять лет замужества Мария родила четверых детей. Один ребенок умер. Муж вел распутный образ жизни, транжирил деньги, издевался не только над крепостными, но и над женой. Тяжелый его характер она терпела ради детей. Муж страдал тяжелым хроническим заболеванием, в конце концов ему парализовало ноги, он покрылся язвами. Учитывая моральную распущенность Ельчанинова, можно догадываться, какое это было заболевание. При всей ненависти к нему, Мария Николаевна посчитала своим долгом сделать все возможное для его излечения и даже возила на Кавказские воды. В ту пору и при ее финансовых возможностях это было подвигом.