– Вот же босяки! – хриплым со сна голосом рассмеялся Меркулов. – Да, конечно, не можно, а нужно. Молодец, Саня… Между прочим, Саня, с Федоровским я сегодня успел переговорить. Объяснил ему о твоей миссии – в частном порядке. Скажу откровенно, реакция была неоднозначной. Но я постарался убедить его, что уже само по себе участие в расследовании Александра Турецкого придаст этому процессу дополнительный вес, ибо имя следователя, как известно, у президента на слуху, а тому наверняка придется отвечать всяким писакам на их нахальные и каверзные вопросы. Вот и аргумент дополнительный. Мол, лучшие силы привлечены, так сказать. Неплохо придумано, а, Саня?

– Аргумент, конечно, просто нет слов… Особенно – продажные писаки.

– Я не говорил «продажные»! Не передергивай!

– Но подумал. Я же тебя тоже знаю. Как ты – Славку. Мы ж без стереотипов – никуда… Ладно, было бы на пользу. А он-то чем ответил на твой пассаж?

– Ответил, что готов принять тебя прямо завтра с утра. Где-нибудь в начале одиннадцатого. Позвони и уточни. А позже встреться с тетками из Комитета. Я не думаю, что они могут передумать. Но если начнут торговаться, немедленно перезвони мне, что-нибудь придумаем.

«Значит, не все так у Кости просто и однозначно, – подумал Турецкий, положив трубку. – И этот Комитет – тоже контора неоднозначная. Надо будет попросить Макса залезть в Интернет, в их файлы, сайты всякие там и выяснить, что представляет собой этот Комитет солдатских матерей… Или, как их – Союз комитетов? Наверняка, материалов навалом. И сделать это надо пораньше, прежде чем ехать к главному военному прокурору…»

Поставив перед собой такую задачу, успокоенный Александр Борисович отправился спать. Правда, тот же Славка посоветовал в конце разговора не сильно торопиться, если у друга Сани еще есть сомнения с принятием решения, а вернуться к вопросу утром. Утро вечера мудренее, – так говорят. Но практика показывала Турецкому, и не раз, что продуманные с вечера решения, как правило, утром уже не претерпевают изменений. И, тем не менее, – мало ли что?

…Спал он хорошо, и, встав рано, стараясь не разбудить жену, которая засиделась допоздна, листая какие-то книжки, учебники и руководства, – это она была озадачена мужем по вопросу психического здоровья автора письма в Интернете, – уехал в «Глорию», решив там же и позавтракать. В смысле, попить кофе с какой-нибудь «жвачкой», которую собирался купить по дороге. Надо же и Макса чем-нибудь накормить.

Обычно Макс – он же Максим, компьютерный бог детективного агентства «Глория» – обходился литрами кофе из постоянно фырчащей кофеварки и бесчисленными пакетами с чипсами, сухариками и прочими хрустящими предметами, типа сушек с маком. Эта пища поддерживала в нем дух. А тело этого огромного, заросшего дикой бородищей монстра требовало, естественно, более калорийной пищи. И Макса подкармливали все сотрудники агентства. Кормили ненавязчиво, сваливая готовые уже продукты, либо полуфабрикаты, в холодильник. Но готовить Макс не любил, и этим приходилось заниматься другим, а вот съесть, к примеру, здоровенный круг сухой колбасы, какой-нибудь «одесской», это он мог, причем, даже и не замечая самого процесса поедания – как бы между прочим. Вот такой странный человек. По-своему – гений. Ну, бог, и все этим сказано. На его помощь, в первую очередь, и рассчитывал Турецкий, прекрасно зная, что ни в МВД, даже в их замечательном Управлении «К», ни уж, во всяком случае, в военной прокуратуре, никого подобного Максу нет. А раз нет, значит, и приоритет, в любом случае, остается на стороне «Глории».

Кстати, еще работая в Генеральной прокуратуре, Александр Борисович постоянно пользовался помощью Макса в самых трудных и, казалось, порой неразрешимых ситуациях. И никогда не знал отказа. Ибо залезть в чужие файлы, будь то высокая государственная организация или суперзащищенная от взломов коммерческая структура, и покопаться там, добывая коллегам необходимую для очередных расследований информацию, была для него задачей интересной и, естественно, решаемой. Иных вариантов он просто не признавал.

«Борода», и он же – «Бродяга», сидел со своими компьютерами в темной комнате, защищенной со всех сторон от прослушивания – таков был порядок в «Глории», установленный еще покойным ныне Денисом, – и со всех сторон доносился шорох вентиляторов. Иначе здесь просто нельзя было бы дышать. Кофеварка, естественно, фырчала. Еще слышался хруст, это крепкие челюсти Макса перемалывали довольно крупные сушки. Значит, чипсы закончились, а он так и не покидал помещение. Наверное, и спал сегодня здесь, большое кресло было разобранным, а простыня, которой накрывался Макс, смятая так и лежала на полу, как упала, когда он поднялся. Странный человек, но такой уж… Гении – они все в чем-то чумовые. А Макс несомненно был гением в своем деле.

Турецкий разглядел в полутьме, как заблестели глаза Бродяги, когда на стоящий рядом с ним столик легли пара свежих, мягчайших белых батонов и целлофановый пакет с нарезанными пластинами ветчины. Он услышал так же, как громко сглотнул Макс, беря в руку батон и сходу откусывая приличный кусок, вслед за которым где-то в отверстии посреди бороды исчез и немалый пласт ветчины. Бродяга считал, что резать продукт перед употреблением, значит, безнадежно портить его, и потому предпочитал откусывать, отрывать, отгрызать от целого. И если бы здесь лежала не порезанная ветчина, а целиком весь свиной окорок, не исключено, что Макс начал бы с него, подобно Гаргантюа. Наверное, ему было чрезвычайно приятно питаться именно таким вот образом. Ну, конечно, ведь потом в бороде остается такое обилие прекрасных крошек, которые так приятно стряхивать на отвороты своей куртки и выдающийся живот, – прямое следствие, как он утверждал, сидячей жизни. Впрочем, другой Макс и не знал.

Притом, нельзя было бы даже и предположить, что человек умирает с голоду, – холодильник в холле был постоянно набит продуктами, и с тем же постоянством пополнялся всеми сотрудниками – по мере поедания содержимого. Но дело было в том, что к холодильнику надо было вставать и идти, потом смотреть, что подходит в пищу в данную минуту, думать, что чему предпочесть, ибо уже сам процесс выбора иногда ставит человека в тупик, заставляя его терять драгоценное время на какую-то чепуху. И еще, не дай, Господь, готовить! А тут вопрос решен изначально, и в этом для Макса был вполне приемлемый, а главное, очень удобный выход. И тот, кто так поступал, то есть брал на себя решение этой трудной проблемы, был душевно близок компьютерному Бродяге. И если тебе сделали добро, причем, сознательно, значит, и ты должен соответствующим образом ответить.

Именно по этой причине, не переставая жевать, Макс умудрился ртом, полным пищи, произнести сакраментальную фразу, которая прозвучала так:

– Шо на…га? – то есть, «что надо?», и тут же засунул в рот новую порцию батона, переложив его ветчиной.

Александр Борисович всякий раз наблюдал с интересом и, как обычно, не мог сдержать усмешки.

– Кофе есть? – спросил он.

Не отвечая, Макс ткнул толстым пальцем в сторону кофеварки. Надо сказать, что кофе у него было отменным. Александр Борисович налил себе большую чашку, отломил от второго батона кусочек и кинул на него кусок ветчины, – вот, собственно, и весь завтрак интеллигента.