Обшмыгали о солому грязь с сапог, торкнулись в дверь.

– Входите! – крикнул капитан Балахонцев. Успел только подумать: «Спрос начнут – что да как? А тут и сам сидишь в тьме, подобно серой мышке, загнанной в норку. Им-то что? Муха не боится обуха… Пришла к ним беда – хвать денежную казну под мышку и беги, спасайся. А на мне город тяжкой гирей висит, не побежишь, бездумно глаза выпучив…»

Гости вошли, потолклись у порога и с разрешения коменданта уселись на лавку, молча переглянулись между собой, словно совещаясь, кому первому спрашивать.

– Какую весть с-под Оренбурга принес курьер? – не выдержал и нарушил молчание Хопренин, потеребил себя за седые, отвислые усы. Левый глаз, полуприкрытый надорванной бровью, слезился – память о давней стычке с набеглыми киргиз-кайсацкими ватажниками под Оренбургом.

Капитан Балахонцев, озлясь невесть на кого, довольно грубо ответил:

– Самозваный Петр Федорович – унеси его буйным ветром! – берет крепости по Яику. Уже под Оренбургом недалече, должно, под Татищевой теперь. На днях на чай к господину губернатору пожалует!

– Вот те на-а-а, – протяжно выдохнул Данила Рукавкин. – А я-то надеялся… – Продолговатое лицо, покрытое сеткой мелких морщин под глазами и у рта, вытянулось еще больше. Седая борода дернулась раз-другой, и Данила тут же погладил ее: нервы начали сдавать. – Выходит так, что черный вестник это был. А мы с Петром, сюда идучи, радовались, что усмирение на Яике началось… Стало быть, набравшись храбрости великой, топили мыши кота в помойной яме, да сорока, мимо летя, стрекотнула: «мертвого тащите, глупые!»

– Наш-то самозванец невесть когда издохнет, чтобы топить его в помойной яме! – огрызнулся капитан Балахонцев на многословие купеческого депутата. – Тамошние крепости против Самары куда сильнее… Одного в ум не возьму – отчего губернатор столь непростительно мешкает? Чего ожидает?

Поручик Счепачев высказал мысль, которая все настойчивей возникала и у него, перерастая из догадки в уверенность:

– Господин губернатор не мешкает, да казаки предаются к тому самозванцу, вымещая злость за недавнее кровопролитие… Вспомните, каково вел себя в Яицком городке генерал Траубенберг. Не зря говорят в народе: кто поросенка украл, у того в ушах долго верещит…

– Воистину так, что злая совесть стоит палача, – поддакнул Петр Хопренин. – Не смогли миром удержать казаков в спокойствии, не угомонили ненасытного атамана и его старшину, теперь великим бунтом все обернулось.

– Не кинулся бы тот самозваный царь на Самару, – перекрестился на иконостас Данила Рукавкин. – Тогда и нам лиха не миновать!

– А нам не миновать на перекладинах качаться, – сквозь зубы добавил капитан Балахонцев. – Солдат в гарнизоне две роты, но из них весьма мало годных к походной службе, все больше старые, увечные после прусской кампании да малолетки, не обученные толком. На валу земляной крепости – срам сказать! – коровы пасутся! В общем, сплошной разор и запустение, а не военная крепость у нас.

Данила Рукавкин хлопнул ладонью о колено, твердо сказал:

– Стало быть, надобно весьма спешно крепость чинить! А округ всего жилого города рогатками обнести, чтоб мятежники нечаянно не въехали к нам. Случится городу в осаду сесть – из Симбирска да из Казани сикурс непременно пришлют. В стародавние времена, сказывали, не раз и не два садилась Самара в осаду от ногайцев да калмыков. И ни единожды не была ими взята и порушена.

Капитан Балахонцев в сомнении покачал головой, задумавшись над предложением купеческого депутата, аккуратно поскреб чисто подстриженным ногтем горбинку носа, потом безнадежно махнул рукой.

– Денежной казны на такие работы у меня вовсе нет. Город в полторы версты длиной протянулся вдоль Волги, а вместе с земляной крепостью и откосами вдоль реки Самары надобно укрепить верст до пяти… Мыслимо ли моими инвалидами сделать такое?

– Денег местное купечество, да отставные офицеры, да церкви могли бы собрать купно, – настаивал на своем предложении Данила Рукавкин. – На те деньги и людей наняли бы из соседних деревень на земляные работы. Поселенцев, что в Самаре теперь ждут высылки, взять в работу…

– А от Оренбурга до Самары походным маршем десять дней ильбо чуток больше, – высказал свои резоны поручик Счепачев. – По сорок верст в день на телегах да верхом. Что сделаешь за эти десять дней?

Данила Рукавкин с удивлением вскинул на поручика глубоко запавшие глаза, молча пожал плечами, как бы говоря: мое дело предложить, а вам, государыней поставленным к службе, решать. Вам и ответ держать суровый, ежели какой конфуз произойдет.

Помолчали. Петр Хопренин завозился на лавке, собираясь встать, потом все же спросил:

– Провинциальную канцелярию уведомили?

Капитан Балахонцев медленным кивком подтвердил, добавив:

– И симбирского коменданта господина полковника Петра Матвеевича Чернышева рапортом от себя уведомил. Да и курьер к нему помчался от нас только что… Думается мне, всенепременно последует указ Правительствующего сената к казанскому губернатору без мешкотни снаряжать крепкий воинский сикурс и по Самарской линии крепостей спешно идти под Оренбург. Тогда и нам не миновать военного похода со своими способными солдатами, и казаков наших могут в поход взять. – И неожиданно к Даниле Рукавкину с вопросом: – Есть ли какие вести от внука из Яицкого городка?

Хитро спросил комендант, не сказав «от больного внука», и Данила Рукевкин весь поджался, чтобы не выдать душевной скорби.

– Не было покудова из того городка никакой оказии. Лекарь надежный, его и Тимофей Чабаев отменно знает, года два тому назад он ему кровь пускал, как дурно сделалось от тамошней жары. – А про себя Данила подумал: «Надобно мне быть весьма осторожным с этой бестией – Балахонцевым. Вона как глаза щурит – не иначе кот умыслил мышь закогтить». – Ну, нам пора и к домам своим.

Данила Рукавкин поднялся, за ним нехотя встал и Хопренин, простились с комендантом и пошли, не успокоенные, а еще более растревоженные вестями из-под Оренбурга.

– Будем жить, Данила, – глубокомысленно изрек Петр Хопренин. – Жить, что бы там Господь ни сотворил на земле… Распутья бояться – так и в путь не ходить, не так ли, караванный старшина?

– Воистину так, Петр. А тем боле нами с тобой и похожено и поезжено по земле уже предостаточно… А все же зря комендант вот тако сидит сложа руки, дел никаких не делая. Себе же во вред, потому как ждать нам днями из-под Оренбурга всенепременно пакостных известий, – добавил Данила Рукавкин, поглядывая на темную, будто спать улегшуюся под густым туманным покрывалом, остывающую после жаркого лета Волгу.

И как в воду глядел старый купец – через неделю пришла весть: самозваный царь окружил несметным войском Оренбург, закрыл в нем губернатора Рейнсдорпа, а на юге от Самары запылали помещичьи усадьбы – первые искры невиданной прежде на Руси крестьянской войны.

1