— Нет, — отказался я. — Достаточно.

— Спаси вас Бог! — поклонилась Настя.

Я вложил деньги в тетрадь, закрыл ее и отправился в прихожую. Спустя пять минут трамвай вез меня обратно. Сидя у окна, я размышлял — процесс, кажется, пошел, как говорит меченый генсек, пора выстраивать бизнес-план. Первым делом открыть счет в сберкассе и складывать на него деньги. Отдавать Гале нельзя — растранжирит вмиг. Бережливостью жена не отличается: тряпье, украшения, косметика… Мне машина нужна, без нее, как без рук. Хорошо бы снять квартиру и принимать больных там. Мотаться по вызовам допустимо поначалу, затем дело нужно ставить основательно. Кстати, о сберкассе. Если кто не знает, счета в ней с особым статусом. Например, в случае развода обязательному разделу не подлежат[14]. Дальше объяснять?

Идем дальше. Нужно запретить Томе давать пациентам мой номер телефона — жизни не дадут. Это пока обо мне не знают. Вывод: нужен диспетчер-секретарь. Он станет принимать звонки, беседовать с родителями детей, отсекая безнадежных пациентов, и выстраивать график приема. Где найти? Вопрос! Интернета нет, объявления не разместить, резюме не пришлют. Тома в диспетчеры не годится — днем работает. Жена? Упаси, Боже! Хм! А что, если?..

Зайдя в свой подъезд, я позвонил в дверь Синицких. Открыла Маша.

— Дядя Миша! — заулыбалась, завидев меня. — Здравствуйте!

— Здравствуй, невестушка! — улыбнулся я в ответ. — Как чувствуешь себя?

— Замечательно! — сообщила она радостно. — Ходить пока не слишком получается, но я учусь.

— Не усердствуй! — предупредил я. — Нельзя сразу много.

— Понимаю, — кивнула Маша. — Я осторожно. Но все равно столько радости! Как заново родилась. Если вы к маме, то она на работе.

— Нет, не к маме, а к тебе, — сказал я. — Есть дело. Давай где-нибудь присядем.

Она отвела меня на кухню.

— Не желаешь поработать? — спросил я, устроившись на табурете. — У тебя каникулы, заняться нечем. А тут интересное занятие, да еще заработок. Матери поможешь.

— Кто ж меня возьмет? — вздохнула Маша.

— Я.

Она глянула удивленно. Рассказал ей о будущих обязанностях.

— Почему я? — поинтересовалась Маша.

— Ты болела ДЦП, потому легко сможешь отсеять тех, кому помочь не в состоянии. При необходимости расскажешь родителям, как проходит исцеление. В твоих устах это покажется убедительным. Платить буду сто рублей в месяц. Вот аванс.

Я достал из кармана и выложил на стол две банкноты по двадцать пять рублей.

— Много, дядя Миша! — замахала она руками. — Мама сто двадцать зарабатывает, так она бухгалтер с высшим образованием.

— Эта работа хлопотная, — возразил я. — Даже не представляешь насколько. В первое время звонков будет мало, но потом замучаешься бегать к телефону. Поесть не дадут. Да еще ночью могут позвонить, хотя в это время телефон лучше отключить. Выдержишь?

— Да! — кивнула Маша.

— Значит, решено, — я встал. — И еще. Попроси маму, чтобы не рассказывала о нашем разговоре Гале.

— Будете разводиться с ней? — выпалила Маша и покраснела.

Я в ответ укоризненно покачал головой.

— Мама говорила, что тетя Галя не ценит своего счастья, — тихо сказала Маша, опустив взор. — Муж ей золотой достался, а она в грош его не ставит. Я согласна с мамой, — она с вызовом глянула на меня.

— Вернемся к этому разговору позже, — вздохнул я и погладил ее по голове. — Все не так просто, девочка. Повзрослеешь — поймешь.

— Мне уже шестнадцать лет! — обиделась Маша. — Могу даже замуж выйти.

— Подрасти сначала, невеста! — хмыкнул я. — Закончили. Привет маме.

Галю я застал дома — вертелась перед зеркалом в прихожей. На ней красовалась черная мохеровая кофта-кардиган с длинными рукавами. Из-под края на боку свисала этикетка.

— Глянь! — затараторила жена, едва я переступил порог. — В ЦУМе три часа в очереди отстояла. Зато купила. Как тебе?

— Шик, блеск, красота! — оценил я. — Есть хочу.

— Извини, не приготовила, — развела она руками. — Не успела — в магазин поехала. Дефицит выбрасывают с утра.

Мысленно выругавшись, я прошел в кухню. Сука, будто в общежитии живу! В холодильнике нашлась вареная колбаса, в морозильнике — пельмени. Больше ничего — борщ с гуляшом доели вчера. Значит — пельмени. Я налил в кастрюлю воды и поставил на плиту.

Галя заглянула в кухню, когда вода закипела.

— На меня тоже вари! — потребовала, увидев на столе пачку пельменей. — Проголодалась.

Я молча высыпал содержимое пачки в кипяток, помешал ложкой. Теперь подождать пока всплывут.

— Где был? — поинтересовалась жена, присаживаясь на табурет.

— У пациента.

— Заплатили?

— Да.

— Сколько?

— Все мои.

— Ты с чего так, Мурашка? — насупилась она.

— С того! — я швырнул ложку на стол. — Прихожу домой с работы, а пожрать нечего, хотя у жены выходной. Она, видишь ли, побежала дефицит ловить. То, что муж придет голодный, не подумала.

— Я ведь извинилась!

— Извинения в тарелку не нальешь. А теперь скажи: нахрен мне такая жена?!

— Ты! Ты…

Глаза Гали налились слезами. Она вскочила и выбежала из кухни. Ну, и вали! Я спокойно доварил пельмени, слил бульон в раковину, положил в тарелку ломоть сливочного масла и навалил сверху исходящих паром мясных изделий. Поставив на горячую конфорку чайник, сел к столу. Ел, не чувствуя вкуса. Да какой он у фабричных пельменей? Это не еда — корм. «Фуд», как говорят американцы.

Галя появилась, когда я допивал чай. С независимым видом пересыпала в тарелку оставшиеся пельмени и, взяв вилку, присела к столу. Я допил чай и закурил. В прежней жизни мне этого не позволяли — выгоняли в лоджию. Но сейчас было плевать. Пусть только вякнет! Галя, видно, сообразила — дернула плечом, но промолчала. Я курил, пуская дым к потолку, и смотрел, как она ест.

Сигарета догорела. Я затушил бычок в пепельнице и встал.

— Миша…

— Что?

— Я больше не буду.

У меня глаза полезли на лоб. В прошлой жизни в подобной ситуации со мной бы перестали разговаривать, на неделю отлучив от тела.

— Сглупила, — торопливо сказала жена. — Ты вчера денег дал, я подумала: скорей что-нибудь купить. Цены растут, везде очереди.

И, естественно, купила себе кофту. То, что у мужа единственный костюм, да и тот ношенный, на ум не пришло. Ну, а что сделаешь? Галю мне не перевоспитать.