– Я никогда не встречал ни одного хорошего, только и всего, – говорит он. – Взрослые мужчины, Тинк, – самые поганые твари на планете. Никогда не доверяй им.

– А где твой настоящий отец? – спрашиваю теперь я.

Даррен поднимается из канавы, сплевывая струйку слюны сквозь стиснутые зубы.

– Ровно там, где ему положено быть, – отвечает он.

Мы возвращаемся по подъездной дорожке к дому Даррена и снова усаживаемся на краю батута. Лайл и Бич все еще погружены в кажущийся бесконечным разговор.

– Не парься, чувак, – произносит Даррен. – Ты просто выиграл в лотерею. Ты попал внутрь растущей индустрии. Рынок того дерьма в ящике для льда никогда не умрет.

Даррен говорит, что его мама недавно рассказала ему секрет об австралийцах. Она сказала, что этот секрет сделает его богатым человеком. Она сказала, что величайший секрет Австралии – это страдание, присущее нации. Бич Данг смеялась над рекламой по телевизору, в которой Пол Хоган кладет креветку на барбекю. Она сказала, что иностранные гости должны знать, что происходит через пять часов после такого австралийского барбекю с креветками, когда пиво и ром примешиваются к жестоким головным болям от солнца и по всей стране за закрытыми дверями свершается субботнее вечернее насилие. Правда состоит в том, сказала Бич, что австралийское детство такое идиллическое и радостное, настолько заполненное походами на пляж и играми в крикет на заднем дворе, что австралийская взрослая жизнь не может соответствовать нашим детским ожиданиям. Наши прекрасные ранние годы в этом огромном островном раю обрекают нас на меланхолию, потому что мы знаем, честно чувствуем костным мозгом под сомнительно-бронзовой кожей, что уже никогда не будем счастливее, чем прежде. Она сказала, что мы живем в одной из самых огромных стран на Земле, но на самом деле глубоко внутри мы все несчастны, а наркота лечит страдания, и индустрия «дури» никогда не умрет, потому что австралийское страдание никогда не прекратится.

– Через десять-двадцать лет я буду владеть тремя четвертями Дарры, возможно, половиной Иналы и хорошим куском Ричлендса, – говорит Даррен.

– Каким образом?

– Расширение, Тинк, – поясняет Даррен, распахнув глаза. – У меня есть планы. Этот район не навсегда останется городской выгребной ямой. Когда-нибудь, чувак, все эти дома в округе будут чего-то стоить, а я куплю их, когда они не будут стоить ничего. И с «дурью» то же самое. Время и место, Тинк. Это дерьмо во Вьетнаме ни хрена не стоит. Положи его в лодку и отвези к Мысу Йорк, и оно превратится в золото. Это как волшебство. Зарой его в землю и подожди десять лет, и оно превратится в алмаз. Время и место.

– Почему ты так мало говоришь в классе?

– На занятиях меня ничего не привлекает.

– Тебя привлекает торговля наркотиками?

– Дилерство? Нахер это. Слишком много легавых, слишком много неожиданностей. Мы строго импортеры. Мы не распространяем. Мы просто договариваемся. Мы предоставляем вам, австралийцам, делать по-настоящему грязную работу – толкать это на улицах.

– То есть Лайл выполняет вашу грязную работу?

– Нет, – отвечает Даррен. – Лайл выполняет грязную работу Титуса Броза.

Титус Броз. Повелитель Конечностей.

– Эй, Тинк. Человек должен где-то работать.

Даррен обнимает меня за плечи.

– Слушай, я ведь так и не поблагодарил тебя за то, что ты не настучал на меня насчет Джаббы, – смеется он. – Ты не стал крысой в истории с крысой.

Школьный садовник, мистер Маккиннон, отвел меня за шиворот в кабинет директора. Мистер Маккиннон оказался то ли слишком слеп, то ли пьян до слепоты, чтобы суметь опознать двух парней, которые собирались отрубить мне правый указательный палец при помощи мачете. Все, что мистер Маккиннон смог сказать, – это: «Один из них был вьетманюга!» Этак можно описать половину нашей школы. Я не назвал имена не из-за стойкости или верности одноклассникам, а скорее из чувства самосохранения, и то, что меня неделю оставляли после уроков переписывать в тетрадку таблицу умножения, являлось небольшой ценой за целые уши.

– Нам бы пригодился такой парень, как ты, – говорит Даррен. – Мне нужны люди, которым я могу доверять. Что скажешь? Хочешь помочь мне построить мою империю?

Я на секунду кидаю взгляд на Лайла, который все еще обсуждает дела со свирепой Бич Данг и ее кротким мужем.

– Спасибо за предложение, Даррен, но, ты знаешь, я никогда всерьез не задумывался о строительстве героиновой империи как о части своего жизненного плана.

– О, вот как? – Он швыряет сигаретный окурок в волшебный замок своей сестры. – Ты человек с планом! И каков же великий жизненный план Тинка Белла?

Я пожимаю плечами.

– Ну давай, Илай, умный австралийский краб, расскажи, как ты собираешься выползти из этого ведра с дерьмом.

Я смотрю на ночное небо. На Южный Крест, напоминающий кастрюлю с одной ручкой из мерцающих белых звезд или маленький ковшик, в котором Лайл варит себе яйца каждым субботним утром.

– Я собираюсь стать журналистом, – отвечаю я.

– Ха! – гогочет Даррен. – Журналистом?

– Ага, – киваю я. – Я хочу работать в криминальном отделе «Курьер мейл». У меня будет дом в Гэпе, и я буду всю жизнь писать криминальные истории для газеты.

– Ха! Один из плохих парней собирается зарабатывать на жизнь тем, что будет писать о плохих парнях! – говорит Даррен. – И с какого хрена ты хочешь жить в Гэпе?

Мы купили нашу игровую консоль «Атари» через объявление в газете «Трейдинг Пост». Лайл возил нас к той семье в Гэп, зеленый пригород в восьми километрах к западу от центрального делового района Брисбена, которая недавно купила настольный компьютер «Коммодор 64» и больше не нуждалась в «Атари». Они продали нам ее за тридцать шесть долларов. Я никогда не видел так много высоких деревьев в одном пригороде. Голубые эвкалипты укрывали тенью детей, игравших в гандбол в пригородных «аппендиксах». Мне нравятся «аппендиксы». В Дарре мало «аппендиксов».

– Из-за «аппендиксов», – отвечаю я.

– Что это за хрень – ап-пен-дикс? – уточняет Даррен.

– Ну вот вроде того, где мы сейчас. Улочка с глухим концом. Тупик. Отлично подходит для игры в гандбол и крикет. Никаких машин, проезжающих насквозь.

– А-а, да, я люблю глухие дороги, – он качает головой. – Послушай, приятель, если ты хочешь заиметь хоть какую-то конуру в Гэпе, этого дерьма придется ждать двадцать или тридцать лет при такой-то журналистской чепухе. Тебе нужно сперва получить диплом, а потом умолять о работе какого-нибудь засранца, который будет командовать тобой тридцать лет; и тебе придется экономить каждый пенни, а когда ты накопишь, в Гэпе уже не останется домов, которые можно будет купить!

Даррен тычет пальцем в направлении гостиной.

– Видишь вон ту пластиковую коробку возле ног твоего «хорошего человека»? – спрашивает он.