– Ты слышал, что я тебе сказал?

Он знает, что лучше не выводить меня из себя, потому что видел, на что я способен. И ему точно известно, что я могу в считаные секунды проломить его череп, даже несмотря на то, что мы давние друзья.

– Не думаю, что для тебя проблема расплата по счетам. Ты же законопослушный гражданин. Или нет?

– А я смотрю, ты хочешь вершить правосудие?

Я напряжен, готов вытащить пистолет, если Вилли набросится на меня. Мы внимательно следим друг за другом. Он сидит неподвижно, выжидая, когда я потеряю бдительность. Я его не понимаю и слегка склоняю голову набок.

– Давай решим взрослые дела по-хорошему? – предлагает мне старый знакомый и резко встает со стула, чтобы наклониться через столешницу вперед.

Теперь мне видно, как он постарел, что с ним сделали алкоголь и наркотики. Морщины явственно проявились на его загорелом лице, в уголке губ – шрам, который он получил на третий день службы по контракту. Я помню, как это случилось. Первая боевая рана сосунка, который вскоре превратился в убийцу.

– Ты что, оглох? – спрашивает Вилли.

– Убирайся.

– А ты помнишь, почему ты мне должен?

Я ничего не отвечаю, просто молчу. Мне отчаянно не хочется начинать день с драки, тем более с этим наркоманом. «Он давным-давно перестал фигурировать в моей жизни. Он ничто. Пустое место». Я окидываю его равнодушным взглядом.

– Раз ты молчишь, я тебе напомню, – произносит Вилли, направляясь ко мне медленным шагом.

Приподняв бровь, я неподвижно сижу на стуле и наблюдаю за ним.

– Третий день на службе, твое первое убийство, беременная женщина. Ты помнишь, как она просила тебя о пощаде?

Его голос совсем не дрожит, он спокойный и ровный. Невольно реагируя на услышанное, я с болью вспоминаю те времена, когда мне приходилось творить полную дичь, от которой мне уже никак не очиститься.

– Ты выстрелил ей в голову. Ее невинная кровь растеклась вместе с мозгами по твоим ботинкам, а ребенок, который только начал бить ногами в живот матери, не понимал, что его тоже ждет смерть.

– Заткнись, – тихо рычу я.

Но Вилли не останавливается и продолжает:

– А вечером, когда мы отдыхали, ты обдолбался, как ненормальный, поскольку винил себя. Ты помнишь, кто за тебя заступился?

Не спуская с меня глаз, он делает еще один шаг, пока я всеми силами пытаюсь сохранить самообладание.

– Твой друг Вилли, – ехидно сообщает гость. – Тот, кто за тобой вечно подтирал все дерьмо!

Он делает еще один шаг, дистанция между нами сокращается до метра.

– А наутро, когда ты был в говно, кто прикрыл твою задницу? А?!

Я стараюсь дышать размеренно, полностью концентрируюсь на его поведении и движениях.

– Седьмая ночь. Ты еще не отошел от убийства бедной беременной. Кто оказался на очереди в твоем списке? – вопросительно посмотрев на меня, Вилли понимает, что я с трудом подавляю в себе агрессию, но все равно бросает: – Невинное дитя! Маленький мальчик, который, сука, просто разносил почту!

– Закрой ебальник! – выкрикиваю я, вскакиваю на ноги, пинаю рядом стоящий стул, и он с грохотом падает на паркет.

Пару мгновений мы просто стоим и смотрим друг другу в глаза, а тяжелая атмосфера на кухне достигает предела.

– А ведь приказа убивать не было! И кто опять прикрыл твою жопу?

И тут я наконец поддаюсь эмоциям. Мой кулак резко вписывается в его челюсть, от неожиданности Вилли опрокидывается назад и роняет нож. Стремительно налетев на него, я наношу удар за ударом, окончательно теряя бдительность. Поддаюсь эмоциям и пропускаю пару ответных, отчего теряю равновесие, и мы меняемся позициями. Повалив меня на пол, соперник с окровавленным оскалом принимается душить меня, а его кровь вместе со слюнями капает мне на лицо. Нащупав стул, я набираю в грудь побольше воздуха и бью им противника по спине. Стул металлический, поэтому от удара Вилли воет от боли. Откатываюсь в сторону, подскакиваю на ноги, хватаю его за балахон и еще раз хорошенько врезаю ему по лицу. На этот раз он перехватывает мою руку, ставит блок и ударяет мне лбом в нос, который моментально немеет, пульсирующая боль отдается в висках. Пара мгновений – и Вилли хочет пихнуть меня в сторону, но я успеваю увернуться, присев на корточки, и его кулак врезается в кухонную перегородку. Быстро среагировав на его уязвимость, я хватаю Вилли за шею и со всей силы ударяю головой об стену. Вилли вновь воет от боли, его кровь пачкает белые обои, но я не останавливаюсь. Еще пара ударов – и он обмякает, а я наконец останавливаюсь и вышвыриваю его в коридор. Немного придя в себя, Вилли хватается за окровавленное лицо и пятится назад. Я вынимаю пистолет из-за пазухи и говорю:

– Убирайся вон из моего дома, пока я тебе мозги не вышиб!

И тут он начинает истерически смеяться. Кровь капает на его одежду, оставляет алые пятна, но, кажется, ему все равно. Я направляю на него ствол, схватившись за него двумя руками. Кое-как поднявшись на ноги и улыбнувшись мне кровавой улыбкой, Вилли обещает:

– Ты будешь гореть в аду, Майкл Ким. Я тебе это гарантирую.

– Пошел вон!

Повернувшись ко мне спиной, он распахивает входную дверь и, прихрамывая на одну ногу, выходит на улицу. Наблюдая за ним, я удерживаю его на мушке на тот случай, если ему вдруг вздумается опять напасть. Впрочем, ему явно хватает ума, чтобы ни разу не обернуться и все-таки уйти.

Простояв на месте минут пять, я выдыхаю и падаю на колени. Мои мышцы ноют, лицо горит огнем, из носа капает кровь. Успокаивая внутренний гнев, я стараюсь дышать как можно ровнее. Я не знаю, сколько времени провожу в такой позе. В какой-то момент мне удается собраться с силами, подняться на ноги, закрыть дверь на щеколду и отправиться в ванную.

– Черт! – ругаюсь я, увидев свое отражение в зеркале.

Оценив ущерб, который нанес мне Вилли, я вскоре понимаю, что все могло закончиться иначе. У меня разбит нос, рассечена бровь, губа распухла, а на скуле кровоподтек. Лицо ноет от боли, но других повреждений я не вижу. Обработав раны и заклеив их бежевыми пластырями, я наспех завтракаю и начинаю собираться на работу. «Я мог бы и не ходить сегодня никуда, ведь это мой бизнес. Однако оставаться здесь мне не хочется еще больше».

Перед выходом из дома звоню в клининговую компанию. «Пожалуй, мне нравится пользоваться их услугами лишь потому, что никто из работников не задает вопросы наподобие «а