Вдруг из соседнего дома ко мне стал приближаться уже немолодой человек. «Что ты все ходишь да смотришь? – процедил он сквозь зубы. – Уже полчаса. Все высматриваешь. Ты что, из полиции? Убирайся отсюда!» Я попытался ответить, что я вообще-то только музей хотел посмотреть, что я из далекой России. Но потом решил, что мне скрывать-то особо нечего, и тогда спросил его напрямую: «А вы небось Сальваторе Провенцано?» Мужчина оторопел и почему-то ответил: «Ну да, я Сальваторе, а часы работы винного магазина мне неизвестны». Понимая, что хоть какой-то диалог возможен, я спросил: «А что? Этот дом действительно принадлежал вашему брату?» В этот момент к Сальваторе вернулись самообладание и агрессивность, и он уже не говорил, а кричал: «Какую правду ты ищешь? Какую правду ты знаешь?» Это звучало, как заклинание. Провенцано продолжал: «Прошу тебя, не надо искать правду жизни, ее узнает только могила, которая тебя примет. У каждого своя правда, и лучше оставить ее при себе». Идея про могильную правду меня, признаюсь, не сильно заводила. А Сальваторе тем временем продолжал: «Небось видишь этот дом и думаешь, что все про него уже знаешь? Именно я в этом доме и жил. И клянусь тебе, что нога моего брата никогда не переступала его порога. Это дом мы купили, когда я работал в Дюссельдорфе. Работал двадцать лет. Потом мы купили этот дом, даже не дом, а сарай, где жили коровы и овцы. Он был невысокий, всего два этажа по двадцать пять квадратных метров с внешней лестницей». Провенцано перевел дух и, не дав мне опомниться, чтобы вставить хоть одно слово, продолжил: «Когда наша старая мать заболела, весь уход лег на мои плечи. Она не могла подниматься по этой лестнице. И тогда я снес этот сарай и перестроил дом заново вот этими руками. И Бернардо здесь ни при чем». Сальваторе Провенцано для пущей наглядности продемонстрировал мне свои мускулистые рабочие руки.

Я все-таки спросил: «То есть вы в тот момент не поддерживали никаких отношений с братом?», уже мысленно представляя, как мой собеседник закручивает Пициини с какой-то очередной просьбой. «Как я мог поддерживать с ним отношения, если я был в Германии, а он здесь! А эти… – тут Провенцано грязно выругался в адрес полицейских, – они конфисковали этот дом не у Бернардо, а у моей семьи, у моей!!! Бесполезно все. БЕСПОЛЕЗНО. Знайте одно, если бы все это происходило в Германии, то я легко бы мог восстановить справедливость и вернуть собственность. Но мы в Италии, и что еще хуже – на Сицилии. Все, убирайся! Я и так тебе одному из первых все это рассказываю». Я вежливо раскланялся, подумав: «Ага, первому он мне рассказывает», вспомнив при этом писателя Палаццоло.

Корлеоне переводится как «сердце льва». Романтично. Неужели «мафиози веро» – это действительные сильные, молчаливые люди, с аналитическим складом ума, не озабоченные ничем, кроме безопасности и благополучия своей семьи? Да, просто семья у них больше, чем у других людей. Впрочем, свое настоящее лицо сицилийская мафия показала в лихие 1990-е. Тогда для многих кино про крестного отца уже закончилось и началась суровая реальность. Я позвонил Палаццоло, чтобы отчитаться об игре в «казаки-разбойники», поблагодарить и рассказать о разгаданных загадках. Палаццоло был мной явно доволен. Из Корлеоне можно было уезжать. Последний поезд в Палермо уходил через двадцать пять минут.

Я стоял перед входом в знаменитый театр Массимо. На ступеньках его парадной лестницы снимался финал «Крестного отца». Киллер стреляет в Майкла Корлеоне, но попадает в его дочь. Я вспоминал кадры Фрэнсиса Форда Копполы. Рядом с театром дежурили несколько полицейских машин. Просто так, для вечерней профилактики. В столице Сицилии было все спокойно. Про дочь Корлеоне на острове вспомнили, когда был убит тринадцатилетний Джузеппе Ди Маттео, убит одним из уроженцев Корлеоне. Джузеппе тоже заплатил за отца, члена мафии, позволившего себя нарушить омерту. Отец тогда, на свою беду, начал сотрудничать с полицией. Сына взяли в заложники, а потом убили. Но как? Его растворили в кислоте. Это было наивысшее проявление жестокости мафии, ее зверства. А заказал убийство несчастного ребенка Тото Риина, бывший босс Провенцано, один из самых кровавых главарей «Коза Ностры». И как бы скромно ни выглядели его одежда и квартира в центре Палермо, где он двадцать лет чинно и добропорядочно проживал с женой и детьми, человеческого облика это ему никак не добавляет. Только что назначенный на Сицилию судья Джованни Фальконе был среди тех, кто вел несколько дел против мафии, в том числе против Тото Риина. И Фальконе нашел свидетеля, о котором можно было только мечтать. Бывшего босса всех боссов Томазо Бушетта. То, что судья узнал от него, помогло отправить за решетку четыреста семьдесят пять человек. Но это же и лишило его надежды умереть своей смертью. Тото Риина при этом остался на свободе. Десять лет Фальконе прожил в окружении охраны. Когда он женился, об этом счастливом факте биографии не знал даже его личный помощник. Томазо Бушетта рассказал судье о верхушке мафиозной пирамиды, ведущей в политику. Фальконе ему поверил. И оказался в полной изоляции даже среди своих коллег. 23 мая 1992 года его машина ехала по шоссе, ведущему из аэропорта в город. Прогремел взрыв невиданной мощности. Вместе с судьей погибли его жена и трое охранников. Фальконе подорвали вместе с километром… автострады. Конечно, его могли просто убить, как это уже не раз и успешно делали. Но мафии нужен был спектакль.

Спустя почти двадцать лет после трагедии дом Фальконе в центре Палермо стал народным памятником скорби и борьбе против мафии. Никакой стелы, мемориальной доски или помпезного многометрового истукана. Простое вековое дерево. На нем письма и рисунки, рядом с ним – цветы, очень много цветов. Я стоял под этим развесистым дубом и читал записки, которые и спустя двадцать лет после трагедии не потеряли своей актуальности. При мне приходили люди. Не туристы, простые жители Палермо. Молодой отец рассказывал своему пятилетнему сыну: «Знаешь, кто такой Фальконе?» Люди приходят сюда, чтобы почтить память. Но в 1992-м, сразу после взрыва, Палермо молча следил за происходящим по телевизору. Это сегодня нельзя встретить человека, который бы сказал, что мафии не существует, который бы не знал, что такое мафия, что она делает и чем лично это ему грозит. Но раньше о мафии не говорили, было не принято. И для «Коза Ностра» это была очень плодородная среда, ведь мафия тихо растет в тишине.

Место взорванного Фальконе занимает его друг, Борселино. Прослужив всего два месяца на новом посту, он едет навестить свою мать на окраине Палермо. Второй взрыв убивает уже Борселино и его пять охранников.

Я посмотрел на часы. Редактор не проявлялся, мне звонить тоже никому особо не хотелось. У меня оставалось несколько минут до встречи с Ритой Борселино, сестрой погибшего судьи. Она живет между Палермо и Брюсселем, где она депутат Европейского парламента. Встречу она назначила в одном небольшом кафе, у которого нет прямого выхода на улицу. На Сицилии Рита Борселино живет под постоянной охраной, ее повсюду сопровождает эскорт. И так уже на протяжении пяти лет, с того момента, когда она решила, что будет заниматься политикой.

Рита Борселино, коротко постриженная, седая женщина, встретила меня улыбаясь. «Ну что, удачно добрались? Не волнуйтесь, вы здесь в безопасности, хотя, к сожалению, нельзя приставить охранника к каждому… Так получилось, что я всегда была в тени брата, восхищалась его работой и думала, что его усилий будет достаточно. Как же я заблуждалась. Это не Паоло сделал шаг вперед и оказался один на виду, как мишень. Это мы все сделали шаг назад и оголили его». В этот момент Рита Борселино встала, взяла меня за руку и сказала: «А давайте поедем к моему старому другу Леолуке Орландо, бывшему мэру Палермо. Так исторически сложилось, что до него все мэры были друзьями боссов мафии. Был только один, который не дружил, потому что он был сам босс боссов». Она засмеялась. Этой хрупкой мужественной женщине хотелось верить, и я, не раздумывая, поехал вместе с ней в сопровождении эскорта в особняк, где живет бывший мэр.