— Тогда и тебе нужно выпить.

— Конечно. — Она положила сахар в свою чашку и, пристально разглядывая серебряную ложечку, размешала.

— Обычно мною не так легко манипулировать, — вроде бы дружелюбно заметил Стэнли, но в тоне его сквозило скрытое предостережение.

Ленни охотно в это верила!

— Некоторые мужчины, — холодно отозвалась она, — так сживаются с ролью супермена, что совершенно забывают, что состоят из плоти и крови, как простые смертные.

— И ты считаешь, что я один из них?

— Нет, — спокойно ответила девушка, — ты слишком умен для этого.

Повисла напряженная тишина. Потом он тихо сказал:

— Я не заслужил, чтобы меня баловали.

— Если налить чашку чая — баловство, то ты не много видел в жизни, бедняжка. Баловать — это по меньшей мере подавать кофе в постель или потереть спину в ванной.

О господи, вспыхнула Ленни, опять мой проклятый язык! В темноте блеснула белая полоска его зубов. Стэнли улыбнулся, но ничего не сказал и потянулся к стоящей перед ним чашке. Отчетливо раздался легкий стук. Поставив чашку на блюдце, он сквозь зубы пробормотал что-то неразборчивое.

— Больно? — быстро спросила Ленни.

— Не очень.

Самым прозаическим тоном она сказала:

— Это всего лишь шок. После того, что ты совершил, такое совсем не удивительно. Хочешь, я подержу чашку?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет, черт побери! Но если я должен влить в себя этот проклятый чай, приходится соглашаться, поскольку сам я с этим явно не справлюсь.

Ленни обошла стол, села рядом с ним на тахту. Хотя Стэнли не смотрел в ее сторону, она кожей почувствовала его напряжение. Сдвинув брови, она поднесла чашку к его губам. Он отпил глоток, и Ленни осторожно опустила чашку на блюдце. Это все равно что кормить льва, мелькнуло у нее в голове. Рискованная близость раздувала тлеющий в ней огонь желания. Борясь с собой, она раз за разом подносила к его рту чашку, пока с чаем не было покончено. Вдруг Стэнли сказал:

— Моя мать погибла в огне. Вернее, умерла от ожогов.

Господи, задохнулась Ленни.

— Извини, я не знала. Наверное, эта ночь пробудила самые страшные воспоминания?

— Да. — Он долго молчал, потом продолжил: — Она опрокинула свечи, на ней загорелось платье… Я проснулся от криков. Она распахнула дверь в мою спальню, и сначала я подумал, что это привидение…

Повинуясь внезапному порыву, Ленни коснулась его руки. Он сидел без движения, но в ответ на прикосновение слабо сжал ее пальцы, его рука была холодна как лед.

— Когда та женщина в машине закричала, я сразу все вспомнил. Нет, я ничего не забывал, просто я умею держать память в узде. Но тут у меня в ушах снова зазвучал крик моей матери, полный невыносимой боли и ужаса, я снова увидел ее, объятую огнем, пылающую, словно факел…

Это было уж слишком, он не могла этого вынести. Ленни обняла Стэнли за плечи и прижалась к нему щекой в безмолвном стремлении поддержать его.

Его руки сомкнулись на талии девушки, он легко поднял ее, усадил к себе на колени, прижимал к груди.

— Как странно. — Его голос звучал почти бесстрастно. — Я больше ничего не помню. По рассказам старших знаю, что отец сбил с нее пламя, схватив одеяло с моей постели. Мать долго лежала в госпитале, но потом все-таки умерла. Меня взяли к себе дядя и тетя, полагаю, они и помогли мне справиться с пережитым ужасом.

— Все хорошо, все хорошо, — как заведенная повторяла Ленни, сама едва понимая смысл произносимых ею слов. — Все прошло, все прошло, Стэнли.

Она не могла сказать, как долго они сидели так, прижавшись друг к другу. Достаточно долго, чтобы на всю жизнь запомнить, как она поддерживала этого сильного мужчину, пока он боролся со своими воспоминаниями. Ни слова не говоря, они сидели в темной комнате, прислушиваясь к стуку своих сердец.

Ленни проснулась, потянулась, распрямляя затекшее тело, и вдруг замерла, вспомнив, где она находится. Осторожно приоткрыв глаза, она обнаружила, что лежит между спинкой тахты и Стэнли, положив голову ему на грудь, его рука с длинными, красивой формы пальцами мирно покоится у нее на бедре. Господи, что же теперь делать? Если она попытается выбраться, он проснется. Но его тело уже пробуждалось к жизни, и все ее существо стремилось ответить на этот недвусмысленный призыв, хотя Ленни прекрасно понимала, что она тут ни при чем, — это просто нормальная реакция молодого, здорового мужчины. Она подняла ресницы и наткнулась на суровый взгляд прищуренных глаз.

— Ноги совсем затекли! — пробормотала она, инстинктивно стараясь разрядить ситуацию.

— Что ты здесь делаешь? — холодно процедил он и сбросил руку с ее бедра.

— То же, что и ты. Думаю, это самое невероятное пробуждение в моей жизни.

— Я встаю, — резко предупредил он и, придерживая обожженную руку, быстро поднялся с грацией сильного зверя, от которой у нее сразу защемило сердце.

Леонора смущенно одернула платье и потерла поясницу.

— Господи, я, наверное, никогда не разогнусь.

Стэнли подошел к окну, но, услышав ее слова, обернулся и взглянул на нее с таким высокомерием, что Ленни мгновенно выпрямилась и вскинула подбородок.

— Большей глупости мы совершить не могли! — Он отчетливо выговаривал каждое слово. — Я вызову такси. — Стэнли смотрел мимо нее и после паузы с ледяной учтивостью добавил: — Первая дверь направо — ванная. Там есть запасные зубные щетки и полотенца, если захочешь принять душ.

Если! Ленни ни о чем другом и не мечтала! Но она не могла не задержаться у окна, чтобы еще раз восхититься работой архитектора, сумевшего так расположить свое творение, что каменная ограда, казалось, сливалась с береговой линией, а далекое море плескалось совсем рядом. Дом окружали заросли гардений, их тяжелые цветы отливали перламутром, простые, строгих очертаний мощные листья агавы контрастировали с голубыми розетками агафангуса и серебристыми колосьями астелии. Даже здесь, в саду, чувствовался отпечаток строгого мужского вкуса. Вдали, чуть подернутый дымкой, розовел горизонт, на тихой глади залива, как громадные белые птицы, горделиво покачивались две белоснежные яхты. Занимался новый день.

Странная боль пронзила ее сердце. Отгоняя нахлынувшие чувства, Ленни резко отвернулась от окна и отправилась в ванную. Выложенная итальянским мрамором, кремовым с розовыми прожилками, она, как и кухня, не оставляла сомнений в своей стоимости.

Ленни приняла душ, почистила зубы, не глядя в зеркало, закрутила влажные волосы в тугой узел, с недовольной гримасой натянула мятое платье, несколько раз глубоко вздохнула, собираясь с силами, и вернулась в гостиную.

Высокие двустворчатые стеклянные двери, выходящие в сад, были распахнуты настежь. Аромат гардений смягчал резковатый соленый запах моря.