– Выступаем! – коротко распорядился Лукин…

Они продолжали свое движение по территории королевства сербов, хорватов и словенцев. Или Югославии. Или бог знает, как сейчас называется и будет еще называться эта многострадальная земля, со своей совершенно особенной войной. Такая же, пожалуй, многострадальная, как и Россия.

Взвод, которым командовал Лукин, принадлежал к Русскому корпусу, созданному на Балканах осенью 1941 года. Весной того года в оккупированной немцами Югославии началась гражданская война. Приютившая в 1920-е годы русских белоэмигрантов страна оказалась расколота на несколько враждующих лагерей. Повсюду, в том числе и в районах проживания русских, начались случаи массовых насилий и бесчинств со стороны вооруженных формирований всевозможных группировок. Националисты всех мастей, различные социалисты и сторонники королевской власти, четники и титовцы, хорватские усташи, провозгласившие у себя строительство фашистского государства, а зачастую и попросту бандиты с большой дороги – все они столкнулись друг с другом на балканской земле. Немецкие оккупационные власти были не в состоянии контролировать всю югославскую территорию. Если в крупных городах еще был относительный порядок, то в местечках, горах и лесных массивах никакой власти не было. Зачастую там творилось невообразимое. Русских и дружественных им сербов убивали, жгли их дома. Гибли женщины и дети, были случаи, когда вырезали целые семьи. В подобной ситуации эмигранты, в большинстве своем в прошлом профессиональные военные, вынуждены были вновь взять в руки оружие. Прежде всего, в целях самозащиты. Семьи были взяты под вооруженную охрану. Вскоре центром притяжения для всей русской эмиграции стал Белград. Туда стекались из других мест, охваченных гражданской войной. Ситуация в эмигрантской среде изменилась после нападения нацистской Германии на СССР. Подавляющее большинство русских выразило желание принять участие в освобождении своей страны от большевиков. Так поначалу виделся и понимался советско-германский конфликт издалека. 12 сентября 1941 года генералом Скородумовым было объявлено о формировании Русского корпуса на Балканах. Лукин, как и все его товарищи по эмиграции, усмотрели в этом продолжение добровольчества. Казалось, вернулся 1918 год, вернулась молодость, вернулась надежда на «весенний поход» – на возвращение в Россию, которым все они жили без малого последние два десятка лет. В корпус вступали тысячами. От желающих не было отбоя. Однако очень скоро иллюзии оказались развеяны. Гитлеру была не нужна национальная Россия. Нацистов интересовало только жизненное пространство на востоке. Генерал Скородумов за свои смелые заявления о целях, которые преследовало формирование Русского корпуса, был через несколько дней арестован гестапо. Корпус переименовали и отправили нести охранную службу в разных районах Югославии. Считая себя обязанными за десятилетия гостеприимства этой стране, русские честно поддерживали порядок на ее территории. Там, где это было в их силах. И, разумеется, вели борьбу с красными. Никто не бросил службу – все надеялись, что обстановка все-таки изменится и они еще смогут пригодиться своей настоящей родине. Ведь они относили себя к тем немногим, кто никогда не предавал и не отрекался от нее с самого 1917 года…

Сейчас, в апреле 1945-го, исход Второй Великой войны уже не оставлял ни у кого ни малейших сомнений. Но ни Лукин, ни Милов, ни шагавшие рядом с ними товарищи не жалели ни капли о сделанном ими выборе. Добрая половина из тех, кто шел сейчас в строю, участвовали в гражданской войне и пережили белый исход – на северо-западе, в Крыму, в Маньчжурии, на Дальнем Востоке. Когда-то мир уже рушился на их глазах. Их и тогда было меньшинство – тех, кто занял свою позицию и готов был отстаивать ее с оружием в руках. Так, как он ее понимал. По совести и в меру своей информированности о происходящих событиях. Сейчас они были одеты в форму германского вермахта, несли на своих плечах и спинах немецкое оружие и снаряжение. Чтобы попытаться хоть что-то изменить не словом, а делом, им пришлось здесь принять эти правила игры. Трудно судить, какую нравственную дилемму решал при этом каждый. Но шагавшему в строю шестидесятилетнему Милову – шагавшему тяжело, с громкой одышкой – и в голову бы не пришло ничего иного, кроме того, что рядом с ним сейчас идет офицер русской императорской армии, дроздовский штабс-капитан Александр Иванович Лукин. Черт с ней, с этой немецкой формой, в которую они все тут одеты! Точно так же и Лукин видел рядом с собой не обер-фельдфебеля германской службы, а гвардейского офицера, подполковника русского генерального штаба, корниловца Павла Ефремовича Милова. Наплевать, что скажут потом. Безразлично, что их борьба уже много-много месяцев является борьбой обреченных. К этому им не привыкать! Борьба все равно была нужна, потому что, быть может, ее эхо все-таки рано или поздно докатится до родины. И заставит там хоть кого-нибудь задуматься о ее причинах и истоках по-настоящему. Тогда для России, в которую они верили, не все еще будет потеряно. Так, по крайней мере, им казалось…

На короткой остановке Лукин и Милов вновь развернули карту. Разведка доложила, что перед ними лежит хутор Полесок. Лукин долго водил пальцем по бумаге, потом раздосадованно произнес:

– Черт! Он и не обозначен вовсе!

Путем опроса встреченного местного жителя-серба разведке удалось выяснить, что дальше к северо-западу лежат деревни Житница и Вожица. В одной несколько дней назад были сербские четники, в другой – хорватские усташи. Теперь в район проникли бригады красных партизан Тито. Старик-серб также рассказал, что недавно в этих краях проходил бой. Но кто против кого воевал, было непонятно. Немцы отступают с юга на север. Ничего, кроме охраны железных и шоссейных дорог, их уже давно не интересует.

– О, эти деревни есть! – довольно покивал над картой Милов.

Выходило, что, несмотря на вынужденные петли, взвод вышел в южные долины реки Дравы. Но до австрийской границы, к которой было приказано следовать согласно последнему полученному распоряжению от командования корпуса, им было еще очень далеко. Несколько недель назад они покинули свой район размещения, где несли сторожевую службу в специально оборудованных бункерах. Полки корпуса, охраняя от красных партизан мосты, тоннели и перевалы, были рассредоточены на большой территории. Роты и взводы располагались в десятках километров друг от друга. Не исключением был и взвод Лукина. Когда пришел приказ на отступление, уже почти все немецкие части ушли на северо-запад. Лукин со своим взводом примкнул к немецкой колонне. Десять дней назад колонна была разгромлена и рассеяна титовцами. Выдержав тяжелый бой, взвод продолжил свой путь на север самостоятельно.

Отдыхать расположились на хуторе Полесок. Выставили боевое охранение. На рассвете Лукин решил выдвинуться в направлении деревни Житница и там произвести разведку. Но среди ночи их разбудил шум далекого боя. Выйдя на околицу вместе с Миловым, они долго напряженно вслушивались, пытаясь определить силы и средства противоборствующих сторон. Бой разгорелся как раз в направлении на Житницу.

– Если там идет бой, значит, одна из воюющих сторон, скорее всего, нам не враждебна, – просто рассудил Лукин. – Логично, Павел Ефремович?

– Вполне логично, Александр Иванович, – отозвался Милов, кивая головой. – Попытаем счастья.