Одновременно Пионтек признал, что, несмотря на доходы, уже полученные им в качестве вознаграждения, он все еще в долгах. При обсуждении этого выяснилось, что Пионтек также открыто жил на широкую ногу, как и совершал предательство. У него было много подруг. Вероятно, он мог бы прельстить их молодостью и привлекательностью, не покупая дорогих подарков. Но, по всей видимости, здесь в нем проявлялась польская кровь. Пионтек любил женщин, вино, шумные застолья и беззаботно проматывал свое состояние и себя самого.

Мы оба – я и Раух – молча задумались, когда Пионтек все это откровенно рассказал нам. Сочувствие и участие проснулись в нас. Но Раух встряхнулся, взял себя в руки и согласился на повышение запрашиваемого Пионтеком гонорара, однако лишь в том случае, если ему удастся привлечь друга и сделать хорошо читаемые фотографии секретных документов, хранимых в сейфе Урбаняка. Пионтек был явно обрадован согласием и заявил, что он хороший фотограф – любитель, само собой разумеется, он сделает качественные фотографии секретных служебных бумаг.

Затем уточнили, какая камера у Пионтека, я обсудил с ним, какие дополнительные фотопринадлежности ему потребуются, чтобы при любых обстоятельствах снять пленки при правильной освещенности.

В заключение Пионтек получил от Рауха в качестве вознаграждения некоторую сумму в несколько тысяч рейхсмарок в польских банкнотах за прежнее сотрудничество и за предстоящую вербовку Урбаняка. Пионтек принял деньги и просиял. Несколько тысяч рейхсмарок тогда были приличной суммой, на которую можно было неплохо жить несколько месяцев как в Польше, так и в Германии. Раух не преминул после передачи денег призвать Пионтека к повышенной осторожности и посоветовать ему расплатиться с долгами не одним махом, а главным образом избегать трат, привлекающих к себе внимание. В маленьком гарнизонном городке Конице легко попасть под подозрение.

Пионтек в радостном расположении духа, не обращая внимания на эти серьезные слова, схватил один из трех стаканов с красным вином, которые только что Раух поставил на стол, и воскликнул: «Да здравствует жизнь! И за ваше здоровье, господа!» После того как одним духом опустошил стакан и похвалил вино, он заверил, что, само собой разумеется, будет осторожен, у него нет никакого желания прежде времени расставаться с жизнью.

В радостном настроении и беззаботно Пионтек распрощался. Уже через полтора месяца он снова появился в Данциге, чтобы передать Рауху о согласии его товарища Урбаняка на сотрудничество. В качестве доказательства он выложил негатив фотопленки, на которой – хорошо читаемой – были засняты польские документы. Пионтек сам проявил ее на своей квартире и объяснил, что это документы из сейфа его кавалерийского полка. Раух после тщательного изучения признал, что это действительно важные секретные документы, которые прежде никогда не попадали ему в руки. Он не смог скрыть радости по поводу такого успеха. Явно воодушевленный этим, Пионтек заметил: «Чистая работа, не так ли? Правда, вы должны заплатить мне несколько больше, чем прежде. Урбаняк хочет получить больше, чем я ему предлагал».

Раух отсчитал ему на тысячу рейхсмарок польскими банкнотами больше, нежели в прошлую встречу в Данциге. Кроме того, он согласился доплатить за предлагаемые документы еще две – три тысячи рейхсмарок, если Пионтек пообещает, что он и его друг Урбаняк и впредь будут вести себя крайне осмотрительно. Тот пообещал.

Затем за стаканом красного вина обсудили, когда можно будет снова встретиться, где провести следующие переговоры, фотографии каких документов из сейфа Урбаняка желательны в первую очередь и многое другое.

В течение 1926 года произошло еще много встреч с Пионтеком в Данцигской области. Он и Урбаняк выдали все без остатка доступные им секретные документы. Сверх того, они устно давали ценную информацию о секретных замыслах польских штабов, отвечая на вопросы Рауха. Отделение абвера выразило благодарность Рауху за установление контакта и его умную и успешную разработку.

Но в начале ноября 1926 года я получил от одного информатора донесение, что Пионтек и Урбаняк в Польше подозреваются в шпионаже. Пионтек все – таки обратил на себя внимание польской контрразведки чрезмерными тратами и безумными, расточительными историями с женщинами.

У меня были все основания срочно встретиться с Раухом и обсудить с ним, что мы сможем сделать для защиты столь ценного для абвера источника[12], поскольку информатор Кокино, от которого я получил донесение, был польским комиссаром полиции и сам работал в польской контрразведке. Хотя он год назад согласился на сотрудничество с абвером лишь потому, что на него надавили двое моих данцигских коллег, но за этот период он достоверными донесениями подтвердил, что заинтересован в нашей дружбе и в дополнительном заработке к своему окладу.

В результате нашего с Раухом обсуждения мы решили отправить по запасному каналу, установленному нами с Пионтеком на случай крайней необходимости, ему сообщение, что он находится в опасности, поэтому должен соблюдать меры чрезвычайной осторожности и по крайней мере полгода не появляться в Данциге. Как только опасность минует, мы дадим ему знать, но не ранее.

Это предупреждение Пионтек получил совершенно точно. После этого несколько месяцев мы ничего не слышали ни о нем, ни от него. Но в январе 1927 года он вдруг неожиданно появился в Данциге. Вести о своем приезде он не передавал, но ему удалось разыскать меня. Через два часа Раух, извещенный мной по телефону, был на месте.

Пионтек снова привез пленку с фотоснимками очень ценных секретных польских документов, зашитых в подкладку его пальто.

Раух все – таки упрекнул Пионтека за его действия вопреки нашим указаниям, провоцирующие опасность ареста, что совсем нежелательно для нашей службы. Арест крупного шпиона для страны, на которую он работает, всегда двойная потеря. Во – первых, заказчик теряет ценный, иногда незаменимый источник, во – вторых, государство, изобличившее крупного предателя, полностью использует случай с точки зрения пропаганды и для усиления мер безопасности.

Пионтек приехал в Данциг вопреки нашим распоряжениям потому, что у него опять возникли денежные затруднения. Наши настоятельные призывы и ссылки на то, что он находится в серьезной опасности, не оказали на него никакого воздействия. Легкомысленно он заявил, что чувствует себя абсолютно уверенно. Полиция против него, уважаемого офицера[13], не может ничего сделать.

К сожалению, мы не могли открыть Пионтеку, из каких источников у нас информация, что польская служба контршпионажа заинтересовалась им и Урбаняком. Но Раух и я, вместе, попытались объяснить, что ему ни под каким видом нельзя приезжать в Данциг, пока мы не дадим знать, что опасность миновала.