Исра не знала, что сказать. Всю жизнь ее учили, что порядочная мусульманка должна носить хиджаб. Что скромность – главная добродетель женщины.

– А как же наша вера? – пролепетала она. – Как же Бог?

Адам взглянул на нее с жалостью:

– Нам здесь приходится соблюдать осторожность, Исра. Сюда каждый день прибывают беженцы, люди из разных стран бегут в Америку от войны. Среди них есть арабы. И мусульмане. И арабы-мусульмане, как мы. Но проживи мы здесь хоть всю жизнь – американцами нам никогда не стать. Когда ты надеваешь хиджаб, намерения у тебя самые благие, но американцы смотрят на это по-другому. Они не увидят в тебе ни скромности, ни добронравия. А увидят лишь отщепенца, чужака. – Он вздохнул и, подняв голову, встретился с ней глазами. – Все это очень сложно. Но приходится приспосабливаться – ничего другого нам не остается.

Размотав хиджаб, Исра положила его на кровать. Она и представить себе не могла, что когда-нибудь выйдет на люди с непокрытой головой. Но стоя перед зеркалом и глядя, как струятся по спине длинные черные пряди, она опять почувствовала надежду. Может быть, сегодня она наконец узнает, какова на вкус свобода. Какой смысл отказываться, не попробовав?

Собравшись, они вышли из дома. Ступив за порог, Исра тут же принялась нервно крутить прядь волос. Адам, казалось, этого не замечал. Он сказал, что настоящий Бруклин ни на машине, ни на метро не посмотришь – только пешком. Они зашагали по тротуару. Луна сияла в беззвездном небе, озаряя расцветающие деревья. Миновав длинный ряд притиснутых друг к дружке домов, именовавшийся Семьдесят второй улицей, они завернули за угол – и Исре показалось, будто она внезапно перенеслась в совершенно другой мир.

– Это Пятая авеню, – сказал Адам. – Сердце Бэй-Риджа.

Куда ни посмотри, всюду сверкали огни. По обеим сторонам улицы выстроились всевозможные заведения: булочные, рестораны, аптеки, нотариальные конторы.

– Бэй-Ридж – один из самых разношерстных районов Бруклина, – рассказывал Адам на ходу. – Здесь живут иммигранты со всех концов света. Это и по еде видно: пельмени, кюфта, рыбное рагу, хлеб-хала. Видишь вон те магазины? – Адам указал куда-то вдаль. – Весь ряд принадлежит арабам. На углу магазин халяльного мяса, «Альсалям», там мой отец закупается каждое воскресенье, а вон там ливанская кондитерская – они каждое утро пекут свежий хлеб на садже. Во время Рамадана запекают лепешки с плавленым сыром, сиропом и кунжутом – прямо как дома.

Исра, как зачарованная, разглядывала магазины. Пахло тут привычно: котлетками кеббе из булгура с мясом, шаурмой с ягнятиной, густой приторностью пахлавы и даже немного яблочным кальяном. Висели в воздухе и другие знакомые запахи. Свежий базилик. Жир, скопившийся в трубах. Канализация, пот. Все это благоухание и зловоние смешивалось, превращаясь в единое целое, и на мгновение Исре почудилось, будто она провалилась сквозь растрескавшийся тротуар и очутилась дома.

Вокруг сновали люди: толкали коляски и тащили пакеты с продуктами, разноцветными мячиками вкатывались в магазины и выкатывались обратно на улицу. На американцев, как себе их представляла Исра, – женщины с ярко-красной помадой на губах, мужчины в черных деловых костюмах – они совершенно не походили. Наоборот, многие женщины выглядели точно так же, как она: простая, скромная одежда, у многих даже хиджаб на голове. А мужчины были как Адам – с оливковой кожей и жесткой бородой, в рабочей одежде.

Глядя на знакомые лица, проплывающие по Пятой авеню, Исра не знала, что и думать. Все эти люди, точно так же, как она с Адамом, живут в Америке и стараются приспособиться. Однако хиджабы не снимают, остаются собой. Так почему же Адам настаивает, чтобы она себя изменила?

Но, заглядевшись на прохожих, Исра вскоре и думать забыла о хиджабе. Ее мыслями полностью завладели те, кто гулял под фонарями, – жители Америки, но не американцы, женщины, которые так похожи на нее: лишились дома, заброшены в другую культуру и вынуждены начинать все с нуля. Исра шла и гадала, что же ждет ее впереди.

В этот вечер Исра легла рано. Адам пошел в душ, и больше всего ей хотелось забыться раньше, чем он вернется. Это была первая ночь, которую ей предстояло провести с ним наедине, и Исра знала, что ее ждет, если вовремя не заснуть. Знала, что он проникнет в нее. Знала, что это будет больно. А еще знала – хотя пока как-то не верилось, – что получит от этого удовольствие. Так говорила мама. Но Исра была не готова. Она лежала в кровати, закрыв глаза и пытаясь ни о чем не думать. Казалось, она несется сломя голову по какому-то замкнутому кругу.

Она слышала, как Адам в ванной закрыл воду, отдернул занавеску, хлопнул дверцей и принялся копаться в шкафчике над зеркалом. Она прикрылась одеялом, как щитом. Тихонько лежа на холодной простыне, Исра сквозь щелочку между веками увидела, как Адам вошел в комнату. На нем не было ничего, кроме банного полотенца, и Исра увидела все как есть – поджарое золотистое тело, жесткие волосы на груди. Секунду Адам постоял, глядя на нее, словно ожидая, что она тоже на него посмотрит, но Исра не могла заставить себя раскрыть глаза. Он снял полотенце и сделал шаг к ней. Исра зажмурилась, размеренно дыша и стараясь расслабиться. Но стоило Адаму приблизиться, как тело ее словно окаменело.

Он забрался на кровать, отдернул одеяло и потянулся к ней. Исра отпрянула и оказалась на самом краю постели – вот-вот упадет. Но он схватил ее и вдавил в матрас. И навалился сверху. В лицо Исре ударил табачный запах из его рта. Руки у нее бешено тряслись, она вцепилась в свою кремовую ночную сорочку. Он отодрал ее руки, стащил сорочку и белье – белоснежный гарнитур, который мама дала ей для этой самой ночи: пусть Адам знает, что она чистая девушка. Но Исра себя чистой не чувствовала. Наоборот – грязной и перепуганной.

Адам крепко сжал бедра Исры, пригвоздив к кровати ее бьющееся тело. Она так и лежала, зажмурившись, когда он развел ее ноги, и стиснула зубы, когда он вошел в нее. Раздался крик. Неужели это она так кричит?.. Она боялась открыть глаза. В темноте было что-то надежное, родное. На Исру вдруг нахлынули воспоминания о доме. Она видела, как бежит по широкому полю, как рвет с деревьев фиги, приберегая самые лучшие для мамы, которая ждет на вершине холма с пустой корзиной. Как играет в шарики во дворе и гонится за ними, когда они норовят укатиться вниз по склону. Как дует на одуванчики на кладбище и читает молитву над каждым надгробием.

Что-то потекло по ее бедрам – кровь, поняла Исра. Она старалась не обращать внимания на жгучую боль между ног, словно тело насквозь пробили кулаком, старалась не думать о том, что она в чужой комнате с чужим мужчиной, вспоровшим ее сокровенное нутро. Почему же мама не предупредила о чувстве бессилия, которое накрывает женщину, когда в нее проникает мужчина, о стыде, который переполняет женщину, когда ее принуждают сдаться, принуждают лежать смирно и терпеть? Но так, наверное, и должно быть, сказала себе Исра. А как иначе?..

Она лежала, а Адам продолжал свои толчки – туда-сюда, туда-сюда, – пока наконец, резко ускорившись, не испустил глубокий вздох и не рухнул на Исру. Затем соскользнул с нее и выбрался из кровати.