Последняя попытка хоть как-то повлиять на национал-социалистов была предпринята во второй половине 1943 года. Именно тогда увидел свет очередной номер журнала «Молодая Европа». На его страницах была опубликована статья финского профессора Орнульфа Тигерштедта «Национальное государство и европейская идея». В ней говорилось о глобальной европейской империи, которая должна была возникнуть на принципах соблюдения суверенитета и уважения к особенностям отдельных европейских народов: «Хотя еще идет война, и мы не можем даже предвидеть, когда она закончится, тем не менее мы все чаще спрашиваем себя: что произойдет, когда будет одержана победа и вопрос преобразования Европы будет поставлен на повестку дня? Даст ли Германский рейх, который сегодня взял ответственность за будущее Европы на себя, действительную возможность формирования европейской империи, как это было провозглашено фюрером? Принесет ли создание Европейской империи долговечный мир, который так ожидает поколение, выросшее среди потрясений войны? Сможет ли фюрер Германии сделать то, что не удавалось многим ранее, – утвердить европейское единство и солидарность на четкой материальной и идеологической базе?» Впрочем, автора статьи на самом деле беспокоили не столько судьба своей страны, сколько Восточные просторы, которые должны были достаться «объединенной Европе». «Большие пространства, на которые сейчас разделен мир, подразумевают, что континент может продолжить свое существование только лишь как объединенный организм, – пишет Тигерштедт. – Если останутся тридцать расколотых и настроенных друг против друга суверенных государств, то история Европы будет закончена. Когда-то Эллада была объединена Филиппом Македонским и в Коринфе было начато строительство эллинской империи. Европу же ожидают еще более могучие вызовы и более перспективные задачи. Как когда-то объединенная Эллада выплеснула через Персию свою мощь, вызвав тем самым расцвет эллинизма, так сейчас объединенная Европа обретает исключительные возможности на Востоке. Новый эллинизм ищет объект приложения сил далеко за просторами Белоруссии и за степями Украины. Но с этим заданием не способна в одиночку справиться ни одна из европейских наций. Его выполнение предполагает, что все мы предпримем общие усилия. Где на свет рождаются общие задачи, там должно осуществляться (хотим мы этого или нет) общее руководство и общее планирование. Сейчас нет ни частных фронтов, ни частных войн. Имеется только общая борьба и единый огонь на алтаре будущего. Гармоничное объединение национальных государств в рамках конституционно оформленной и узаконенной надгосударственной империи, синтез народного национализма и имперского духа, огромные задачи на востоке – все это является целями поколения, которое определит будущее Европы».

Когда в 1945 году состоялся суд над бывшим уже на тот момент президентом Финляндии Ристо Хейкки Рюти, то он всячески настаивал на собственной невиновности. Впрочем, приведенные выше сведения отчетливо указывают, что Финляндия вовсе не намеревалась ограничиваться возвращением утраченных в ходе Зимней войны 1939–1940 годов областей. Речь шла о захватах огромных северных территорий. Собственно, для финского политического руководства идея «объединенной Европы», «Европейского союза» была лишь поводом, чтобы негласно заручиться поддержкой Германии, что должно было гарантировать участие скандинавской страны в дележе российских просторов. Рассуждения о «европейской солидарности» дополнялись планами по «приложению сил далеко за просторами Белоруссии и за степями Украины». Не только Германия, но и её (даже условные) союзники по Второй мировой войне рассматривали предполагаемые евроинтеграционные процессы как пролог для передела мира и расчленения России.

Мы и французам войну проиграли?

Вопрос, заданный Кейтелем во время подписания акта капитуляции

В 1975 году в культурной жизни Франции случилось небывалое событие: страну покидал режиссер Луи Маль. Однако по этому поводу ни одно из средств массовой информации не выразило ни капли сожаления – напротив, в спину режиссера, которого еще недавно назвали «великим» и «живым классиком», летели гневные обвинения и оскорбления. Кампания, развернутая во французской прессе, более напоминала форменную травлю. В итоге Луи Маль так никогда и не вернулся во Францию, предпочитая работать в США и Канаде. Но в чем же заключалась его вина? Чем он так прогневал французское общество? Поводом для травли стал его фильм «Лакомб Люсьен» (1974). Точнее говоря, даже не сам фильм, а вопросы, поставленные в нем: было ли французское Сопротивление действительно великим, как это было принято считать, и были ли все коллаборационисты прирожденными негодяями? К слову сказать, десятилетия спустя эти же вопросы (но уже применительно к Голландии) будут поставлены в фильме «Черная книга» другим великим режиссером – Полом Верховеном.

Если говорить о Франции, то там даже сам факт попытки задать эти вопросы был воспринят как «пощечина нации». Справедливости ради отметим, что в СССР тоже не сильно задавались именно этими вопросами. Конечно, в Советском Союзе прекрасно понимали, что «великое» французское Сопротивление нельзя было ни в коей мере сравнивать с партизанским движением в Белоруссии или Югославии, так как оно по некоторым оценкам уступало в своем размахе даже Италии и Греции. Но тем не менее Франция виделась советским политикам как самое слабое звено в капиталистической системе, опять же Шарль Де Голль не стеснялся демонстрировать свое откровенно скептическое отношение к США и НАТО, а потому на некоторые мифы французской истории смотрели сквозь пальцы. Сейчас от былой французской политики не осталось и следа. Франция вне зависимости от того, какое партийное правительство находится у власти, ведет себя как сателлит США, что дает повод еще раз беспристрастно взглянуть на события 60-летней давности.

Когда началась Вторая мировая война, французское общество встретило ее в высшей мере странно: появилось изобилие новых шляпок. Новым хитом продаж стали так называемые «астраханские фески». Кроме этого, из Англии стала усиленно завозиться клетчатая ткань, которая шла на покрой женских береток. Этот фасон головных уборов сразу же вызвал к жизни множество новых причесок. Многое заимствовалось из военного багажа. Так, например, шляпка, фасон которой разработала Роза Деска, весьма напоминала английскую фуражку.

Кроме того, почти сразу же вошел в моду новый аксессуар: многие носили на боку обязательный противогаз. Страх перед газовыми атаками был настолько велик, что в течение нескольких месяцев парижане не решались без него даже выходить на улицу. Противогаз можно было заметить везде: на рынке, в школе, в кино, в театре, в ресторане, в метро. Некоторые из француженок проявили весьма немалую изобретательность в том, чтобы замаскировать противогазы. Высокая мода почти сразу же почувствовала эту тенденцию. Так на свет стали появляться причудливые сумки для противогазов, сделанные из атласа, замши или кожи. Тут же к этому процессу подключилась реклама и торговля. Появился новый стиль: в виде миниатюрных противогазов стали выпускать флаконы для духов и даже тюбики губной помады. Но особым шиком считались цилиндрические шляпные коробки, которые делались Lanvin. Парижская мода шагнула даже за Атлантику. С цилиндрическими сумочками, весьма напоминающими футляры для противогазов, стали ходить аргентинские и бразильские модницы, которым отнюдь не угрожали ужасы войны.