Ермаченков задумался, глядя в пол.

— Ехать придётся вкруговую, надо бы ещё и бронетранспортёр взять с охраной. И иконостас свой одень. Одевайся, поехали.

— А как погода в Краснодаре?

— Не знаю, запроси! А зачем тебе погода?

— «Мордатых» у Науменко не знают. Надо показать, а то посбивают.

— Ты что, собрался в такую погоду взлетать? Нет! Запрещаю, категорически! Горы закрыты облачностью, значит пойдёшь вкруговую, а там территория, занятая противником. А трижды Герой у нас один. Мне мужское достоинство открутят из-за этого. Одевайся, едем на машине.

— Есть!

— Из операторов кого-нибудь возьми. И силуэты И-185.

Подъехала охрана на немецком «ганомаге», мы на новеньком «виллисе» тронулись через Туапсе в Краснодар, в штаб 4 ВА. Дорога шла через заснеженные перевалы, по местам недавних боёв. Кое-где виднелись надписи: «Разминировано». Местами стояли посты, и движение было односторонним. Ехали довольно долго. Краснодар довольно сильно пострадал при бомбардировках. Много домов выгорело позже, когда немецкие зондеркоманды жгли всё, что могло укрыть людей в такие морозы. Штаб Науменко располагался в Карасуйке, в полусгоревшем и повреждённом доме. Рядом с домом — позиции немецкой малокалиберной зенитной батареи. Мы её штурмовали в январе. Приятно посмотреть на перевёрнутые и повреждённые орудия. В первую очередь, я пошёл смотреть полосу, но меня остановили, сапёры ещё не закончили работу. Множество неразорвавшихся осколочных бомб. В момент штурмовки было очень холодно и многие бомбы не разорвались, зарылись в снег и сорвали работу немцев. Капитан-сапер сказал, что работы ещё на неделю, если не больше. Только после этого можно начинать ремонт полосы, но с дальней стороны работы по восстановлению бетона уже начаты, но их сильно держат морозы. 16-й гиап базировался на расчищенном от снега поле, в полукилометре от ВПП Карасуйки. Расспросив капитана, я повернул к штабу армии. Ермаченков уже был у Науменко, поэтому я сел возле адъютанта и стал ждать. Минут через двадцать нас с Людмилой пригласили пройти к командующему.

— Гвардии полковник Титов, командир 14-го Краснознаменного Сталинградского гиап КБФ.

— Гвардии лейтенант Титова-Бахметьева, командир взвода радиолокационной разведки и наведения 14-го гиап КБФ.

— Здравствуйте, полковник, здравствуйте, лейтенант. Присаживайтесь. Мне уже изложили суть ваших предложений, полковник. Хотелось бы услышать детали и потребное количество техники.

— Товарищ генерал! С высоты 816,3 наша РЛС захватит вот такой вот район, — я очертил на карте полукруг 150 км. В этом секторе мы надёжно можем обнаруживать металлические самолёты. Крупные самолёты могут быть засечены дальше, до двухсот километров: то есть до Ейска и Ялты.

Требуется три блиндажа, рота или батальон охраны, МЗА три батареи, и дивизион КЗА с позициями вокруг РЛС. Дорога на высоту 816,3 предположительно заминирована. Требуются три-четыре командные 192-е станции, радисты. И 6 толковых командиров наведения. Вот тут мы с инженерами прикинули схемку, неплохо было бы дать заказ промышленности и снабдить такими схемами все наши самолёты. Но, это дело будущего. Наши полковые самолёты 1 и 2 эскадрильи такой прибор имеют. На третью эскадрилью приборы устанавливаются, а на 4-ю — вот-вот придут. Прибор позволяет определить на локаторе, какой самолет наш, а какой нет. Для того, чтобы втащить РЛС на высоту 816,3 требуются трактора или танки. Вот приблизительная схема размещения центрального пункта системы управления ПВО района. Точнее пока не можем, так как под высотой ещё идут бои.

— Такая система, как вы выразились, уже где-нибудь работала?

— Да, в Сталинграде. Поэтому наш полк и носит наименование Сталинградский. Сюда нас направил лично товарищ Сталин, который в курсе наших разработок. Сейчас схема выглядит вот так! — я передал Науменко листок с изображением существующей ПВО флота в районе Цемесской бухты. — Но, товарищ генерал, как видите, мы охватываем только морской участок, а вот этот угол наблюдает крейсер «Красный Кавказ», что значительно ухудшает наведение на цель. Если мы объединим наши усилия, то и мои, и ваши лётчики, смогут использовать эту систему.

— Резонно, резонно, товарищ полковник. А я даже удивился, увидев такого молодого полковника, да ещё и с таким «иконостасом».

После обсуждения идеи с КП, вернулись к вопросу о наших И-185. Я передал силуэты машин и попросил Науменко распространить это в армии. Науменко заинтересовался машинами, и пообещал приехать, и привезти командиров полков: и для распространения опыта, и для знакомства с новой техникой.

Договорились о том, что проведём что-то вроде конференции по обмену опытом. Показатели нашего полка достаточно сильно выделялись на общем фоне.

Дальше командующий насел на Людмилу, его интересовало, чем отличаются на радаре наши и немецкие самолёты.

— Бомбардировщики, практически, ничем, «кобры» — тоже, они металлические, но автоответчик даёт двойную отметку на экране. Истребители — они отличаются: у наших отметка слабая, немного размытая из-за дерева и перкаля, а у немцев — яркая, они металлические. А так — ничем. Операторы у нас опытные, для неопытного все отметки одинаковые.

— А как же вы решаете сопровождение цели, экран у вас маленький, я же видел в Москве такой.

— Расчёты выполняются на планшете, он — большой. У оператора есть помощник, штурман. Получив пеленг, дистанцию и высоту цели, он наносит её на планшет и отмечает время. Через три минуты передаются вторые координаты, отсюда получаем курс и скорость цели, и сообщаем их тем, кто находится в воздухе, давая курсовой угол на цель.

— А если целей много?

— Тогда тяжело, и мы разбиваемся на сектора.

— А в воздушном бою, вы можете подсказать лётчику, например, что его атакуют?

— Мы можем видеть только то, что цели пересекаются. Мы воздушный бой не ведём, его ведут сами лётчики. Мы помогаем искать цели, занять удобную для атаки высоту и курс. Когда целей немного, и мы ведём «своих», то да, можем подсказать, с какой стороны опасность, или о приближающихся новых целях. Заменить визуальное наблюдение полностью мы не можем. Маловато информации.

— Надо всё это посмотреть в реальных условиях. Погода наладится, загляну к вам в Геленджик.

— Товарищ генерал! — обратился я к Науменко. — После шторма, скорее всего, потеплеет и весна начнётся. Снега в этом году много, а аэродромов с бетонным покрытием у нас два: Карасу и Туапсе. У немцев, по данным авиаразведки, таких аэродромов шесть. Мои площадки имеют покрытие из металлических полос, все три, в Геленджике, Дивногорской и Пяди. А остальные аэродромы раскиснут. Одним полком такой районище не прикрыть. Полоса в Карасуйке ещё неделю будет закрыта.

— А что за металлическая полоса? — Я показал фотографию. — Где достали? Как на земле держится?

— Союзники прислали в январе. Сбоку, вот видите, у неё фигурные крючки, в одну и в другую сторону, ими полосы соединяются между собой, получается настил. При смене аэродрома разбирается и перевозится на новое место.