— Что вы такое говорите?

Нет, Леля вовсе не была витающей в небесах принцессой и знала, конечно, что булки не растут на деревьях, а бизнесом занимаются… разные господа. Очень разные. И таких, чтобы с оксфордскими манерами, среди них с каждым годом все меньше. Основная масса, мягко говоря, попроще. Погрубее. Но… Персонажи вроде этого… «штангиста» встречались в девяностых, когда Ленька только начинал бизнес. Иногда Леле приходилось сопровождать его на «торжественные» мероприятия. Присутствовать на них было муторно, неловко, тягостно, но Ленька только усмехался: потерпи, мать, сюда положено являться с женами, если я приведу девочку из эскорта, ребятишки неправильно поймут. Скажут, не по понятиям. Будут проблемы. Решаемые, но лучше бы вовсе без них, так что потерпи, а? Леля терпела, конечно. И да, таких «штангистов» тогда хватало. Анекдотические малиновые пиджаки, кстати, попадались достаточно редко — начав кататься в «европы», учились «ребятишки» быстро. Но бычьи шеи, толстые пальцы, унизанные массивными золотыми «гайками», мутные, точно постоянно подшофе, глаза — это все имелось в изобилии.

Тогда. Но сейчас? Во втором десятилетии двадцать первого века? Не может быть! Такие типы давным-давно вымерли!

На вымершего ее собеседник не походил совершенно. Голос у него был жирный, довольный:

— Промахнулся супружник твой, говорю. Мы и без него все отличнейшим образом порешаем.

Леля изо всех сил дергала ручку автомобильной дверцы:

— Выпустите меня!

— Ты дура, что ли? — Голос из жирного и довольного стал ледяным и жестким. — Сказано тебе: подпишешь — и гуляй на все четыре.

— Но… но я… я же не могу…

— Ох, вот морока с бабами. Вот ручка, вот бумага — подписывай.

Леля замотала головой. Еще не хватало разрыдаться тут, перед… этим!

— Вы… вы не можете… Я… нет!

— Не могу? — как будто удивился «штангист». — Чего же я не могу? Вроде почти все могу. Только не все делаю, усекаешь? Можно подумать, я у тебя последний кусок отнимаю. А на самом деле всего-то небольшая реконструкция вашего бизнеса. Теперь твоего то есть. Не ссы, девочка! Хорошенькая такая, клевую бабу Ленчик себе выбрал. Да не обижайся, я ничего такого… Ща быстренько вопрос решим и разбежимся. Как в море корабли! — Он не то что хохотнул, а как будто гыкнул. — Тебе и делать-то ничего не придется. Мои человечки в правлении сами все устроят. Еще и в прибыли, может, останешься. Так что не боись, с протянутой рукой по миру не пойдешь, детишкам на молочишко хватит. Чего кобенишься, целку из себя строишь?

— Да как вы…

— Каком кверху. Надоела ты мне, сил нет. Не желаешь подписывать? Воля твоя. Тогда придется поехать в другое место, — продолжал он вкрадчивым шепотом, напоминающим шипение змеи. — Хотя и не хочется? — Он шумно вздохнул. — Вот веришь, так не хочется! Сейчас все сделали бы, и чики-топ. А то возись с тобой… Чего трясешься? Страшно, что ли? Да я не страшный вовсе. Страшные у меня на побегушках. Не трясись, не люблю. Подписала бы — уже дома была, чаек распивала. С детишками. Хорошие у тебя детки. — Он опять хохотнул. — Ждут мамочку?

Господи, дети!

— Вы… вы… — Она почти задыхалась от нахлынувшего ужаса.

— Ну я, — хмыкнул «штангист». — Ты, да я, да мы с тобой. Говорю, детишки-то огорчаться станут, если с мамочкой что-нибудь случится. Ты же не хочешь, чтобы детки огорчались? И уж тем более не хочешь, чтобы с ними что-нибудь стряслось? С детишками твоими? С ублюдками Ленчиковыми, чтоб их?

Господи, помоги, мысленно взмолилась Леля. Но в голове кто-то холодный и очень, очень спокойный усмехался: хватит героиню из себя корчить. Мужа потеряла — полбеды. А представь, что на твоих глазах начнут мучить Ульяну и Платона. А ты будешь генерала Карбышева из себя изображать? Брось. Оно того не стоит. Даже если тебе с детьми придется милостыню просить — если этот… «штангист» заберет все (ты же знаешь, слышала, как бизнес, особенно успешный, отнимают), — жизнь дороже. Пойдешь к Мике в замы, на хлеб и молоко как-нибудь заработаешь. На Англию для Платона — уже вряд ли. Ну, значит, обойдется без британских связей… Жизнь дороже…

Когда Леля протянула руку к кожаной папке, ей показалось, что в салоне стало совсем темно…

Острый, продирающий до мозга запах…

— Эй, ты мне тут в обмороки не падай! Успеешь в обмороки-то. Подписывай!.. Вот и умничка. И вот тут еще… И тут тоже…

* * *

Леля плохо помнила, как добралась до квартиры, как позвонила Диму, как сидела, съежившись, в углу продуваемой всеми ветрами открытой террасы — почему-то казалось, что тут ее никто не найдет. К тому моменту, как Дим приехал, она так замерзла, что начала задремывать. Он молча вытащил ее на кухню, выколупал из пальто, завернул сразу в два пледа, заставил выпить что-то едкое — не то коньяк, не то даже перцовку, — поставил рядом кружку с огненным чаем, как раз таким, о котором Леля мечтала… Кажется, это было сто лет назад.

Шухов, адвокат и экономист явились, похоже, одновременно.

Финансовый поверенный Владлен Осипович теперь еще больше напоминал скелет. Сухая, похожая на пергамент кожа стала совсем серой — такого цвета бывает старая высохшая кость. Леля видела в каком-то сериале. Или, может, в Кунсткамере, там вроде есть какие-то древние кости…

Иван Никанорович цветом лица и вовсе напоминал переспелый огурец, бледный до желтой зелени. Только глаза, темные, глубоко посаженные, горели гневом, почти бешенством. Уже с порога он мрачно процедил сквозь стиснутые зубы:

— Мне очень жаль, что вам пришлось пережить такое потрясение. Мы даже не подумали, что вам может охрана понадобиться. Кто ж знал, что они такие идиоты.

Леля слабо махнула рукой, отметая извинения — что ей с них!

Голос финансового поверенного гудел, как бьющаяся в стекло осенняя муха. В Лелиной квартире, разумеется, никогда — никогда-никогда! — не бывало никаких мух, но так вот подумалось: голос, как жужжание осенней мухи. И почему, собственно, осенней? Из-за полной унылости, что ли?

Лелю все еще трясло после пережитого кошмара. Как тогда, когда она, неожиданно для самой себя, бросилась спасать маленького Джоя от компании юных садистов. Только теперь к мутной вязкой тошноте примешивался отчетливый привкус стыда. Как легко она поддалась этому жлобу в черной машине! Нет, лучше не думать, не вспоминать, отвлечься посторонними, хотя бы и пустячными мыслями. Все равно понять то, что бубнил этот самый Владлен Осипович, было совершенно невозможно.

Бу-бу-бу, жу-жу-жу, бу-бу-бу, жу-жу-жу… бу-бу-бу, счета… бу-бу-бу, управление… бу-бу-бу, недвижимость… бу-бу-бу, переводы… трастовый фонд в немецком банке…

Что такое «трастовый»? И почему вдруг в немецком, а не, к примеру, английском? Германию Леля почему-то не любила.

— Таким образом, претензии третьих сторон совершенно несостоятельны, — завершил бубнеж Владлен Осипович.

— А… эти… — напомнила Леля, передернувшись от отвращения. — И… я же что-то подписывала… — добавила она виновато. Хотя привкус стыда уже почти пропал. Как она могла бы — не подписать?! Сами попробуйте характер демонстрировать, когда на тебя прет взбесившийся бульдозер!