— Я… Я считаю, что вежливость не является предательством. — Она с опаской взглянула на подругу, которая кипела от ярости.

— Слушайте, вот эти, вернее, такие же, как они, могли убить Жерома Мари-Луиз и моего Робера. Поэтому лично я собираюсь их игнорировать. Но если кто-то из них откроет для меня дверь, то, конечно, я скажу «спасибо». Раз уж боши пришли в наш город, то мы должны сделать все, чтобы они хорошо к нам относились. И еще, Адель, если каждую женщину, заговорившую с бошем, будут называть шлюхой другие женщины, то что тогда говорить о мужчинах? Мы все оказались в этом дерьме, поэтому давайте держаться вместе, а не вступать в перебранки на радость бошам.

Адель окинула женщин таким взглядом, что на ее понимание рассчитывать не приходилось. Остальные закивали в знак согласия. Мари-Луиз увидела, как Жислен слегка подмигивает ей, намекая на то, чтобы она шла домой. Там они останутся наедине и смогут поговорить. Сегодня была среда, а по средам служанка Бернадетт как раз уезжала навестить бабушку.

Подруги расположились в маленькой гостиной, обставленной массивной дубовой мебелью, которая словно задерживала воздух, и ни открытое окно, ни дверь не спасали от духоты. Какое-то время девушки сидели молча, попивая вино с водой, и это молчание являлось своего рода привилегией дружбы с детских лет, которая, по большей части, была дружбой полных противоположностей.

В школе Мари-Луиз была одной из лучших учениц. Она поражала учителей силой своего интеллекта, и только принадлежность к женскому полу не позволила ей поступить в Высшую нормальную школу[29]. Но это с одной стороны, а с другой, даже если бы ей представилась такая возможность, она была слишком ленива, вернее, лишена амбиций, и поэтому предпочла остаться в своем городке на севере Франции и стать учительницей в лицее. В чертах ее характера причудливо сплелись одаренность и застенчивость, интеллектуальные способности и неуверенность в себе, привязанность к Жислен и неловкость в отношениях с другими людьми.

В отличие от Мари-Луиз Жислен в детстве была самым настоящим сорванцом и, естественно, объектом преклонения для робкой подруги. Жислен вместе с мальчишками бросалась камнями и пускалась в сомнительные авантюры. И конечно же, мальчишки восхищались ею и, повзрослев, продолжали крутиться где-то рядом, тем более что Жислен научилась курить, выпивать и смеяться над их глупыми шуточками. Жислен обладала неким уникальным даром дружбы, который устранял любые преграды, в том числе и принадлежность к разным полам. Она сумела обойти острые края в отношениях с подругами, которые, сказать по правде, побаивались ее острого язычка, оставлявшего несмываемые пятна на тех, кто посмел перейти ей дорогу. В Жислен было что-то от антилопы: врожденное чувство тревоги и быстрота движений. Она вышла замуж за местного доктора — грузного человека на десять лет старше ее, который, как поговаривали в городе, был склонен к гомосексуальным связям, поскольку не интересовался женщинами до брака, да и став женатым человеком, не проявлял к противоположному полу особых симпатий. Он был страстно увлечен своей профессией, что, в общем-то, не помешало ни ему, ни его жене жить счастливо, хотя после шести лет брака дети у них так и не появились.

Девушки прислушивались к немецкой речи, доносившейся с площади, и продолжали наслаждаться вином, просматривая старые журналы, не обращая внимания на струйки пота, стекавшего по рукам и ногам. Стоявшие в углу комнаты часы, поскрипывая старыми шестеренками, пробили час. На подоконник сел черный дрозд, как бы знаменуя окончание тяжелого дня.

Мари-Луиз заговорила первой:

— Должны быть какие-то способы узнать последние новости.

— Из Бордо? Или из Виши, где Петен[30] в данный момент формирует нечто похожее на правительство? Думаю, у них нет даже телефона. Что ты хочешь сделать? Позвонить генералу Вейгану[31] и сказать: «Вы ничего не знаете о двух резервистах, служивших в подразделении в Седане?»[32] Но не забывай о бошах. Может, они, конечно, будут так добры, что позволят нам связаться с французским военным руководством, но я очень в этом сомневаюсь. Будет ужасно глупо, если нас расстреляют как шпионок.

Мари-Луиз с раздражением взглянула на подругу.

— Так что же нам теперь делать, сидеть и ждать?

Жислен швырнула журнал на стол, встала и подошла к окну. Слабый ветерок слегка колыхал ее тонкое платье.

— Мы должны были уехать, ведь так? Должны были уйти на юг. Шанталь была права: лучше иметь возможность выбора. Мы могли бы со стороны наблюдать за тем, как будут развиваться события, а теперь застряли здесь. Черт! — Она закурила, и сигаретный дым заполнил комнату.

Мари-Луиз помотала головой.

— Мы уже говорили об этом много раз. Я осталась, потому что здесь моя школа и… мой отец. А ты здесь, потому что ты хорошая медсестра, и пока нет Робера, только ты сможешь его заменить. Мы можем сокрушаться по этому поводу сколько угодно, а можем принять свое нынешнее положение и смотреть на вещи трезво. И потом, куда бы мы уехали? На другой конец Франции? Ты не думала, что по дороге с нами могло случиться все, что угодно: бомбежки, голод. Нас могли изнасиловать. Мало ли пьяных томми[33] и бошей? А что Шанталь делает сейчас, знаешь? Я тебе скажу. Как только объявят о капитуляции, она сразу же вернется, а это произойдет очень скоро, поверь мне. Куда она денется? Пойдет через Пиренеи в Испанию или поплывет в Англию на рыболовной шхуне? Сомневаюсь. Боши будут повсюду. Поэтому там, где она сейчас, ничем не лучше, и, судя по всему, немцы пришли не для того, чтобы убивать. По крайней мере, пока.

— Да, ты права. Ты всегда чертовски верно рассуждаешь. — Жислен топнула ногой и нервно прошлась по комнате. — Я просто очень зла. Ты даже не представляешь себе, как я ненавижу этих подонков! Как они посмели напасть на Францию, прийти в мой город и нацелить на меня дуло автомата? Ты хочешь сказать, что они ведут себя достойно? Но если они такие благородные, то почему бы им не убраться назад в свою Германию и не нацелить дула автоматов на кого-нибудь другого? Я знаю, я должна быть здесь, но от этого мне нисколько не легче, и твои уговоры мне не помогут, поэтому перестань.

В этот момент они услышали, как открылась передняя дверь и кто-то вошел в дом. Жислен посмотрела на подругу и скорчила гримасу. Она знала, что отец Мари-Луиз не выносит курящих женщин, хотя сам дымит как паровоз. Но Мишель Анси, казалось, не заметил сидящих в гостиной девушек и не почувствовал запаха сигаретного дыма. Он быстро направился к буфету и налил себе рюмку кальвадоса, затем прошел к окну и выглянул на улицу.