Следовало понять, как бы ответил на подобный вопрос опытный автор, чтобы не случилось беды. Если я не знала, как ответить, были и иные журналы, другие авторы. Передирать все у них я не собиралась, но поучиться у них все же стоило. Я чувствовала, что проще всего мне будет отвечать на письма моих сверстниц, поэтому решила, что если не смогу помочь остальным, то займусь ими.

Когда Кэтлин вернулась вместе с чайной леди, миссис Басселл, опоздавшей, а потому взволнованной, я была словно наэлектризована. В моей корзине покоилось достаточно порванных конвертов, и в спасительной тьме на дне сумочки еще три ждали своего часа. Я намеревалась скупить все женские журналы по пути домой и попросить Банти и девочек из пожарной части одолжить мне свои. Если повезет, переделаю советы по образцу, а письма с ответами положу в почтовый ящик на улице. Тогда совпадут адреса. А если кто-то решит поблагодарить миссис Бёрд и напишет снова – что ж, все письма проходят через мои руки, и миссис Бёрд их просто не увидит.

Ей необязательно знать обо всем этом.

Это был шпионаж высшей пробы, и меня бы стошнило, если бы не миссис Басселл с ее привычными наущениями об опасностях, которые таил утренний чай с печеньем.

– Вот стукнет вам сорок, – вещала она, – увидите, как на полпути переменитесь и все уйдет в бедра.

Я достойно встретила эти ужасные новости, проявив неподдельный интерес к печенью. Сегодня оно было самым обыкновенным, и через минуту я уже вновь сидела за печатной машинкой с чашкой чая и слегка надломленным печеньем.

После всего, что случилось этим утром, у меня словно выросли крылья. Кэтлин торжествовала – она обнаружила, что для миссис Бёрд пришла очередная посылка.

– Как хорошо, что я ее отследила, – щебетала она, пока миссис Басселл удалялась, неся ожирение другим отделам, – там будет столько новых узоров и схем! Миссис Бёрд была бы вне себя от ярости, если бы посылка затерялась. После всего, что сегодня случилось, сидим тише воды ниже травы, так будет лучше для нас обеих.

Я визгливо захохотала в ответ, что было мне несвойственно. Невероятное избавление и мой хитрый план просто опьяняли.

– Да уж, – взревела я с набитым ртом, – а вдруг не будет?

Кэтлин шикнула, приложив палец к губам.

Я вернулась к бумагам мистера Коллинза.

Я продиралась сквозь глупые строчки, приближаясь к накалу страстей. Ведь я всего лишь машинистка, младшая наборщица, которая должна усердно трудиться.

А в моей сумке с надеждой ждали письма.

Я шла на риск, но чувство долга перед читателями было сильнее. Все пытались делать вид, что тяготам и невзгодам войны их не сломить, но проблемы в личной жизни никогда не решались сами собой. Когда привычная жизнь летит кувырком, когда разлучены влюбленные, семьи и не знаешь, что будет дальше, все еще хуже.

Понятно, что опыта в подобных делах у меня не было, но попробовать стоило. Терзалась я лишь оттого, что еще не сказала ни слова Банти.

От моей лучшей подруги я не скрывала ничего. Нельзя дружить с кем-то всю жизнь и что-то утаивать. Я переживала потому, что она могла забраковать мой план, но если постараться и объяснить ей все как следует, она, конечно же, все поймет.

Когда кончился мой рабочий день в «Женском Дне», я вернулась домой, пряча в сумке пачку запретных писем, а подмышкой у меня была кипа журналов от мистера Боуна. Я чувствовала себя воровкой, контрабандисткой. Работа в должности младшей наборщицы принимала захватывающий оборот.

Снег так и валил, и я долго оттаптывалась на коврике в прихожей бабушки Банти, сбивая его с ботиков. Когда поднимусь наверх, надо будет набить их газетами и просушить. Топая наверх, на третий этаж, я крикнула: «Привет, Банти», но она не ответила. Наверное, спала после ночной смены, и я зашла в квартиру, затем в гостиную, чтобы взять газету.

Банти не спала. Она стояла у камина. Странно, что она со мной не поздоровалась.

– Мне так жаль, Эмми, – я еще не успела снять шляпку, а она уже протянула мне конверт. На ней был ее второй, твидовый костюм, в котором она выглядела безупречно, и вид у нее был встревоженный.

Телеграмма для меня.

Все их ненавидят. Конечно, о чем еще можно подумать?

Эдмунд.

Я побледнела. Взглянула на Банти, на конверт. Глубоко вдохнула.

Банти стояла надо мной, пока я открывала конверт и читала эти пять строчек.

Случилось не то, чего я боялась.

Эдмунд был в полном порядке, но что мне теперь делать – вопрос хороший. Просто замечательно, что его не подстрелил какой-нибудь фриц, но вот остальное…

– Мне очень жаль, – повторила Банти. – Держи платок.

Она протянула мне свой платочек, аккуратный, чистенький, с лимонной каймой.

– Спасибо, не надо, – даже в столь трудной ситуации я оставалась вежливой.

– Прими мои соболезнования, – сокрушалась Банти. – Садись. Нет, лучше я сяду. Бедный, дорогой Эдмунд, бедняжка.

«Хм-м», – подумала я.

Банти выключила радио, напевавшее какой-то веселый мотив. Как и все остальные, она знала, что нынешние телеграммы не сулят абсолютно ничего хорошего.

– Он храбро сражался? – она надеялась узнать о подробностях его возможной гибели. Банти в любой беде держится молодцом, но терпением никогда не славилась.

– Нет, я бы так не сказала, – проговорила я. – Знаешь, Бантс, он ушел от меня к какой-то медсестре.

– Чего? – Брови Банти заплясали. – Я-то думала, что он погиб!

Я отдала ей телеграмму, пытаясь подобрать нужные слова. Банти прочитала ее и слегка оживилась.

– Зачем он вообще прислал тебе телеграмму, если он в полном порядке?

Я уставилась на нее, раскрыв рот. Со стороны я, должно быть, выглядела глупо, но не могла ничего сказать в ответ.

Моя лучшая подруга спрятала платочек в рукав, как неуместное напоминание о ложной тревоге.

– Телеграмма? – Она почти что визжала. – Прислал телеграмму, а с ним НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ?

Теперь она принялась громко читать ее вслух – не самый лучший вариант на пути к припадку гнева.

Банти остановилась, подняв глаза.

– Эмми, да он же тебе изменил. КАКАЯ ЖЕ ОН СВИНЬЯ.