Во-первых, Сулла был пьян. Это Помпей еще мог бы простить, если бы Сулла оставался тем самым Суллой, которого он запомнил в день его консульской инаугурации. Но от того прекрасного и пленительного человека не осталось ничего, даже величия копны седеющих волос. У этого Суллы имелся парик, скрывающий его голый череп, — ужасные огненно-рыжие крутые завитки, из-под которых над ушами свисали две прямые седые пряди. У него не было зубов, и их отсутствие удлинило острый подбородок, а рот превратило в сморщенную дыру под хорошо знакомым носом с едва заметной складкой на кончике. Кроваво-красная кожа на лице выглядела так, словно была сорвана клочьями, и только несколько пятен сохранили белизну. И хотя Сулла исхудал, точно скелет, наверное, в недалеком прошлом он был очень толстым, потому что лицо его избороздили глубокие складки, а многочисленные, теперь уже полые подбородки превратили шею в пародию на грифа.

«О, как же я сияю на фоне этого покалеченного человеческого обломка!» — мысленно взвыл Помпей, стараясь сдержать жгучие слезы разочарования.

Они чуть не столкнулись. Помпей протянул правую руку — пальцы раздвинуты, ладонь вертикально вверх.

— Победитель! — приветствовал он.

Сулла хихикнул, сделал над собой неимоверное усилие и протянул руку в приветственном жесте.

— Победитель! — выкрикнул он одним духом и упал на Помпея.

Его сырая и грязная кожаная кираса отвратительно воняла перегаром и свежим вином. Варрон тут же оказался возле Суллы. Вместе они помогли Луцию Корнелию Сулле сесть на его бесславного мула и поддерживали, пока он не растянулся на грязной спине животного.

— Он настаивал на том, чтобы встретить тебя лично, как ты и просил, — тихо сказал Варрон. — Я не мог его остановить.

Сев на своего роскошного коня, Помпей повернулся и жестом приказал своим войскам следовать за ним, а потом отправился в Беневент. Сулла на кляче трясся между молодым Помпеем и Варроном.

* * *

— Не могу поверить! — кричал он Варрону, после того как они сдали почти бесчувственного Суллу на руки его слугам.

— Вчера у него была очень тяжелая ночь, — сказал Варрон, не в состоянии понять природу эмоций Помпея, потому что он не был допущен в мир его фантазий.

— Тяжелая ночь? Что ты имеешь в виду?

— Его кожа. Бедняга. Когда он заболел, доктора, боясь за его жизнь, отправили его в Эдепс — курортное местечко с минеральными источниками, недалеко от Халкиды в Эвбее. Говорят, тамошние храмовые врачи — лучшие во всей Греции. И они спасли его, это правда! Но ему нельзя есть спелые фрукты, мед, хлеб, пирожные, нельзя пить вино. А когда они посадили его в ванну с минеральной водой, что-то случилось с кожей его лица. С тех пор у него ужасные приступы зуда, и он расчесывает лицо до крови. Он больше не ест ни спелых фруктов, ни меда, ни хлеба, ни пирожков. Однако вино он пьет, потому что оно притупляет зуд. — Варрон вздохнул. — И пьет слишком много.

— Но почему именно лицо? Почему не руки или ноги? — спросил Помпей, не совсем поверив рассказу.

— Его лицо не переносит загара. Разве ты не помнишь, как он всегда носил широкополую шляпу? Но там устроили местную церемонию, чтобы приветствовать его. Сулла настоял на своем присутствии, несмотря на болезнь. Тщеславие заставило его надеть вместо шляпы шлем. Думаю, его кожа потрескалась из-за солнечных лучей, — сказал Варрон, пораженный всем этим в такой же степени, в какой Помпей был возмущен. — Его голова выглядит как тутовая ягода, посыпанная мукой. Это так необычно!

— Ты изъясняешься, как греческий врач, — сказал Помпей, чувствуя наконец, что лицо его перестает быть застывшей маской. — Где мы разместимся? Это далеко? А как же мои люди?

— Полагаю, Метелл Пий ушел показать твоим людям, где находится лагерь. А для нас найдется чудесный дом неподалеку. Если ты сейчас пойдешь и позавтракаешь, то после этого мы сможем отыскать твоих людей и посмотреть, как они разместились.

Варрон доброжелательно положил ладонь на сильную веснушчатую руку Помпея. Он не мог понять, что же не так. Насколько ему было известно, Помпей вовсе не отличался склонностью кого-либо жалеть. Тогда почему же он горюет?

* * *

В тот вечер Сулла дал обед в своем доме, отмечая приезд двух гостей. Цель обеда — дать им возможность познакомиться с другими легатами. До Беневента долетели слухи о Помпее — о его молодости, красоте, войске, которое обожало его. «А легаты Суллы совсем выдохлись, — весело подумал Варрон, глядя на их лица. — Они все выглядят так, словно няни жестоко вырвали у них изо рта вкусные медовые пряники!» Когда Сулла указал Помпею на свое консульское ложе и никого не посадил между ними, в глазах легатов засверкала дикая злоба. Но Помпею было все равно! Он с явным удовольствием устроился на обеденном ложе и продолжал разговаривать с Суллой, словно в комнате больше никого не было.

Сулла был трезв и, очевидно, не испытывал зуда. За утро лицо его слегка покрылось коркой. Он был спокоен, настроен дружески и совсем очарован Помпеем. «Я не могу ошибаться относительно Помпея, если Сулла чувствует то же», — подумал Варрон.

Полагая, что сначала нужно разглядеть все в непосредственной близости от себя, а потом уж рассматривать по очереди каждого человека в комнате, Варрон улыбнулся своему соседу Аппию Клавдию Пульхру. Этот человек ему нравился, он был о нем высокого мнения.

— Способен ли все еще Сулла вести нас? — спросил он.

— Он все такой же блестящий полководец, как и раньше, — ответил Аппий Клавдий. — Если нам удастся удерживать его в трезвом состоянии, он проглотит Карбона, какое бы войско Карбон ни выставил. — Аппий Клавдий вздрогнул и поморщился. — Ты не чувствуешь присутствия злых сил в этой комнате, Варрон?

— Чувствую, — ответил Варрон, хотя вовсе не думал, что ощущает именно это.

— Я немного изучал это явление, — продолжал объяснять Аппий Клавдий, — в малых храмах и дельфийских культах. Вокруг нас повсюду роятся сверхъестественные силы — невидимые, конечно. Большинство людей не подозревают о них, но такие люди, как ты и я, Варрон, сверхчувствительны к эманациям иных мест.

— Каких иных мест? — с изумлением переспросил Варрон.

— Под нами. Над нами. Вокруг нас, — мрачным голосом пояснил Варрон. — Знаки силы! Не знаю, как еще объяснить, что я имею в виду. Как описать невидимые вещи, которые может почувствовать, прикоснувшись к ним, лишь сверхчувствительный человек? Я говорю не о богах, не об Олимпе и даже не о numina — силе духов…

Однако прочие многочисленные участники пира отвлекли внимание Варрона от бедного Аппия Клавдия, который продолжал самозабвенно рассказывать о «силах», пока Варрон оценивал легатов Суллы.

Филипп и Цетег, великие ренегаты. Всякий раз, когда Фортуна отмечала новую группу людей, Филипп и Цетег выворачивали свои тоги — на левую или на правую сторону, — чтобы с радостью служить новым хозяевам Рима. Каждый из них проделывал это уже в течение тридцати лет. Филипп шел к цели открыто и после нескольких неудачных попыток даже стал консулом, а при Цинне и Карбоне занял должность цензора — зенит политической карьеры. А Цетег — из патрицианского рода Корнелиев, дальний родственник Суллы — оставался на заднем плане, предпочитая властвовать, манипулируя своими коллегами-заднескамеечниками в Сенате. Оба возлежали на обеденном ложе рядом, громко разговаривая и игнорируя присутствующих.