— А теперь прошу, взгляните вон на ту цитату, выбитую над порталом при входе в читальный зал. Один из двенадцати девизов, украшающих стены нашей библиотеки. Он гласит: «Habent sua fata libelli». Кто-нибудь скажет, что это означает?

Тинейджер с позицией робко откашлялся.

— Ну, это вроде…

Я приготовился к худшему:

— Да?

— У всех книг своя судьба?

— Да, — пробормотал я. — Правильно.

— В Латинском клубе нас заставляли читать Горация, — скромно признался прыщавый юнец под одобрительные возгласы своих товарищей.

Футболисты разбрелись по залу, Динти воспользовался моментом, чтобы припереть меня к стенке:

— У каждой книги действительно своя судьба, Шорт. Как и у их хранителей, в особенности тех, кто пренебрегает политикой библиотеки и устраивает из познавательных экскурсий дешевые развлекательные шоу.

— И какова же моя судьба, мистер Динтофер?

— Я недавно говорил. На книгомобиль — и вперед, развозить книги по провинциям. Если будете и дальше нарушать правила.

Сколь ни покажется странным, но эта угроза Динти отчасти сбылась, ибо через час после того, как он устроил мне выволочку и грозил навсегда отлучить от анахроничного мира ученых мужей и пыльных стеллажей, я вновь вернулся в «Фестиналенте».

На этот раз Эндрю провел меня через салон в библиотеку, темную комнату, главными предметами обстановки которой были десять двустворчатых книжных шкафов. Не считая нескольких гравюр и безделушек, подвешенных на широких пурпурных лентах, типа той, что украшала жилетку Джессона, все альковы комнаты также занимали книги. Таблички за стеклом подтвердили мои подозрения: в организации библиотеки Джессон использовал алфавитный тематический принцип. Помещение украшала специальная стремянка красного дерева, с обитыми зеленой кожей ступеньками и медным поручнем — по ней можно было подобраться к книгам, стоявшим на самом верху.

Вспомнив, что Джессон в целом одобряет присущее мне любопытство, я подкатил стремянку к первому алькову и добрался до полки с табличкой «АМПУТАЦИЯ». Снял с нее изящно переплетенный том и почти сразу же понял, что он, на мой вкус, слишком изобилует чисто техническими подробностями. За материалами по ампутации следовали работы по анаморфозу, потом — альбом Арчимбольдо (этот итальянский художник был знаменит в узких библиотечных кругах тем, что создал совершенно потрясающий портрет библиотекаря, состоящий из одних книг), и наконец весьма обширный раздел по разного рода автоматам.

Я поразился этому последнему своему открытию. Возможно ли, чтобы мы с Джессоном разделяли еще одну страсть? Неужели и его тоже интересуют рестораны, где торгуют невыразительной едой из застекленных металлических контейнеров? При более близком рассмотрении оказалось, что это вовсе не так. Джессон использовал слово «автомат» для обозначения книг с описанием разного рода механических птичек, древних заводных игрушек и прочей ерунды.

Я оттащил стремянку от секции «А», ненадолго задержался возле полок, помеченных «ЗВЕРИ» (хотел проверить, правильны ли выводы Фина относительно изображенного на гербе василиска), затем осмотрел секции под табличками «ИГРЫ/ШАХМАТЫ», «ВИРШИ И ПЕСЕНКИ» и «ЭКСЦЕНТРИКА». Последняя табличка как нельзя более точно отражала не только содержание библиотеки, но и метод расстановки книг.

Когда книги классифицируются по тематике, то, вне зависимости от их размеров, у всех библиоманов возникает одна и та же проблема: неиспользованное пространство. И они склонны решать эту проблему тремя способами. Плюют на провалы и неровные ряды книг; устраивают специальную полку для широкоформатных изданий; или же отказываются от строгой классификации и выстраивают книги по размеру, достигая приятной глазу однородности, — последнее решение в организационном смысле эквивалентно евгенике.

Однако Джессон нашел совершенно иное решение. Чтобы ряды книг были ровными и не портили общего вида, он подложил под более низенькие тома пластины из полированного и отлакированного дерева, вырезанные специально по размеру. И клал поверх ряда другие книги по той же тематике, только горизонтально.

— Ну и каково же мнение профессионала относительно моей скромной библиотеки? — Я не заметил, как вошел Джессон.

— Просто волшебство! Хотя… Наш хранитель наверняка возмутился бы, увидев вот это… — Я постучал кончиком пальца по деревянным пластинам. — Лак может испортить переплеты.

— Можете передать своему хранителю, что я почерпнул эту идею из справочника Пеписа. Есть ли более простой и надежный способ избежать столь неприглядной зубчатости? — Не успел я ответить, как Джессон взялся за стремянку и подкатил ее к самому дальнему шкафу. — Конечная остановка! — весело объявил он.

Этот книжный шкаф украшали самые интригующие таблички: «НЕОКОНЧЕННЫЕ ТРУДЫ», «ОТКРЫТИЯ и ПУТЕШЕСТВИЯ» и «СЕКРЕТЫ И ТАЙНЫ». Я вскарабкался по стремянке и тут же увидел «Путешествия Гулливера» с волшебным рисунком на переднем обрезе, а затем — многотомное издание Хэклита, о котором упоминал Джессон.

— Производить разведку будете позже, — строго сказал он. — Сначала обратите внимание вот на это… — И Джессон указал на пару ставней красного дерева, прикрепленных к книжному шкафу.

Я отворил одну створку и обнаружил, что за ней прячутся две великолепные гравюры Хогарта[17]с изображением похотливой английской парочки. Гравюры висели на вторых ставнях.

— Продолжать? — спросил я.

Джессон кивнул.

За вторыми ставнями скрывались еще два Хогарта, подвешенные, как и все остальные картинки в доме под названием Фестиналенте, на шелковых пурпурных лентах. Рамы хлопнули по дереву, когда я надавил на кнопки.

— Осторожнее, — предупредил Джессон.

За третьим набором ставней оказалась еще пара гравюр. Чем глубже я проникал, тем мрачнее становились изображенные на гравюрах сцены и тем более причудливыми казались мне вкусы Джессона. И тем радостнее становился он сам.

— Чудесно, просто прелестно! — весело воскликнул хозяин библиотеки, когда я достиг четвертой потайной ниши. — Пожалуй, можно начать и отсюда. — Он закрыл глаза, словно собираясь с мыслями. — Готовьтесь, мой друг! — воскликнул Джессон. И когда я открыл последние по счету ставни, выжидательно уставился на меня. Хотел, видно, увидеть мою реакцию.

Ну и какова же она оказалась, моя реакция?

Ее можно было охарактеризовать одним словом: растерянность. Вместо очередных Хогартов я увидел комнатку, размером не больше моей клетушки, с той разницей, что пол здесь был приподнят дюймов на восемнадцать от земли. На платформе стояли два кресла причудливой формы.

Я влез на эту платформу и обнаружил, что за креслами прячется изящный столик из слоновой кости, а на столике стоит картонный игрушечный театр размером с кукольный дом. Сцену театра скрывал ярко-зеленый занавес величиной с носовой платок. Занавес был опущен.