Я принялась мерить шагами тротуар. Ветерок трепал мне юбку, леденил вспотевшую шею. Я в одиночку проделала такой путь, а он ушел! Если, конечно, вообще приходил. «Дура, дура, дура», – ругала я себя. Я позаимствовала пару белых перчаток из приданого Пуран – хотелось принарядиться, а заодно и скрыть отсутствие обручального кольца – и сейчас нервно теребила жемчужины на запястьях.

Тут меня легонько хлопнули по плечу.

– Форуг!

Я обернулась и увидела Парвиза – с его печальными глазами и застенчивой, милой улыбкой. Сегодня он в кои-то веки ровно повязал бабочку. Я улыбнулась, шагнула к нему и дернула за галстук.

– Я ждал тебя внутри, – пояснил он. – Думал, что ты уже не придешь, и собирался уходить.

– Вот еще, не приду! – Я расплылась в улыбке и кивком указала на вход. – Давай посидим, пока есть время!

Я взяла его под руку, и мы вошли в ресторан. Я села и огляделась по сторонам. «Дворец» оказался даже лучше, чем описывала Пуран: цветник пестрел гардениями и туберозами, на каждом застеленном скатертью столике стояли свечи и ваза с красной розой, паркет блестел, и в зале играл настоящий европейский ансамбль.

– Кофе глясе, – с напускной небрежностью сказала я официанту. Парвиз улыбнулся и заказал то же самое.

На мне было платье, которое я сшила сама: белое, вырез сердечком, короткие рукава, пышная юбка до колен. В тот день я надела его с красным кардиганом и ярко-красными лодочками на низком каблучке. «Прикройся!» – велела мне мать перед уходом, и я безропотно выполнила приказ. Тяжелое черное пальто, скрывавшее мой наряд, осталось лежать на пустующем кресле в кинотеатре.

Когда я, покачивая шуршащей юбкой, шла с распущенными блестящими волосами на свидание, то очень нравилась себе; сейчас же, осмотревшись во «Дворце», вдруг оробела. Нарумяненные, с накрашенными губами женщины в шелковых платьях выглядели так уверенно. Я покосилась на парочку, сидящую за соседним столиком. Блондинка в атласном платье цвета морской волны с пышной юбкой и облегающим корсажем курила сигарету. Фаранги, иностранка. Мне и раньше случалось видеть иностранок на улицах, но редко и издалека. Эта же была совсем близко – едва ли не на расстоянии вытянутой руки. От нее пахло розами и сиренью – пьяняще, точно весной. Я смотрела на нее не отрываясь. Она то закидывала ногу на ногу, то выпрямляла ноги. Женщина подняла глаза, заметила, как я на нее таращусь, и по ее взгляду я поняла, что ей не привыкать к восторженному вниманию. Интересно, каково это – все дни проводить вот так?

Парвиз вывел меня из задумчивости.

– Твоя сестра точно никому не скажет, что ты пошла сюда?

– Моя сестра?

Он кивнул.

– Она никогда меня не выдаст!

– А брат? Не проболтается, ты уверена?

Я смерила его взглядом.

– Слушай, если ты так боишься, можешь встать и уйти.

– Нет-нет, – выпалил он. – Я не хочу уходить.

– Почему? Ведь мать наверняка уже нашла тебе жену?

– Нет, – ответил он и добавил: – Пока нет.

Парвиз отвернулся. Я поняла, что задела его за живое, и мысленно упрекнула себя за это. Мне не хотелось, чтобы он отворачивался от меня. Мне хотелось, чтобы он был таким же, как в переулке, – милым, насмешливым, дерзким, – и самой тоже хотелось быть такой. Я подалась к нему и проговорила негромко:

– Значит, уходить ты не хочешь. Это хорошо. Я ужасно этому рада, но чего ты хочешь сейчас, раз уж мы здесь?

Он вспыхнул и напряженно улыбнулся. Я невозмутимо отпила глоток глясе. Заиграла новая песня. Я убрала волосы за уши, обернулась к ансамблю и принялась постукивать ногой в такт музыке. Играли румбу. Мы с Пуран частенько ее танцевали. Вряд ли я танцую намного хуже сидящих здесь женщин, подумала я. Так почему бы и не рискнуть?

– А я вот знаю, чего хочу. – Я встала, расправила юбку, протянула руку Парвизу, и мы пошли танцевать.

Я положила руки ему на плечи, он обнял меня за талию и прижал к себе. Мы кружились по залу, и моя юбка, покачиваясь, касалась его ног. От него пахло чудесно – мылом, чистотой, одеколоном, – и пока мы танцевали, я сквозь платье чувствовала тепло его рук.

С улыбкой на губах я вернулась в кинотеатр. Взглянула на часы. Тридцать две минуты шестого. До окончания сеанса еще целых десять минут! Я купила в буфете стакан вишневого сока, юркнула в зрительный зал и, не обращая внимания на сердитый шепот и неодобрительные взгляды, принялась в темноте пробираться к Ферейдуну и Пуран. То и дело спотыкаясь, я наконец очутилась в первом ряду и обнаружила, что брата и сестры след простыл: лишь мое черное пальто да недоеденный кулечек с кешью лежали на наших креслах.

* * *

– Кто он и куда ты с ним ходила? – спросил Полковник, когда я в тот день вернулась домой одна.

Я оглянулась на переулок за спиной. Может, сбежать? Ведь это проще простого. Сбегу и перехвачу Парвиза на вокзале: он как раз собирался ехать шестичасовым поездом к родителям в Ахваз. Тут меня пронзила ужасная мысль: ведь отец наверняка бросится за мной следом и обязательно столкнется с Парвизом. И тогда я решила, что в одиночку мне скорее удастся успокоить отца.

Я вошла в дом, закрыла дверь. Мать с Пуран стояли у подножия лестницы. Сестра пристыженно взглянула на меня. Но почему они с Ферейдуном ушли, не дождавшись конца сеанса? И что отец знает о том, что было сегодня – и раньше?

Видимо, немногое, заключила я, иначе не спрашивал бы меня ни о чем. Я вздернула подбородок, скрестила руки на груди.

– Немедленно отвечай, куда ты с ним ходила, или, клянусь Аллахом, ты об этом пожалеешь.

– И что вы мне сделаете? Ударите? Запрете в комнате?

Мы смотрели друг на друга. Мне было уже шестнадцать, но прежде я не осмеливалась дерзить отцу. Он покраснел, вскинул брови. Три его мерных шага разнеслись эхом по темному коридору. Он подошел вплотную ко мне и обернулся к моей матери.

– Посмотри, кого ты воспитала! – Он с силой впился пальцами в мою руку, потянул меня к матери. – Кесафат! – крикнул он. Дрянь!

Мать вздрогнула, опустила глаза.

– Клянусь тебе, я ничего не знала…

– Кесафат! – громче прежнего выкрикнул он.

И потащил меня наверх, одной рукой все так же сжимая мою руку, а другой – шею сзади. Когда мы очутились возле библиотеки, он втолкнул меня внутрь и захлопнул дверь. Я отпрянула было к стене, но без толку: от Полковника не убежишь.

Он ударил меня, я пошатнулась и отступила на шаг. Он снова ударил меня и на этот, второй, раз кольцом рассек мне губу; рот мой наполнился кровью. Я схватилась за губу, ощупала рот изнутри и обнаружила, что у меня шатается зуб. Я легонько качнула его языком, зуб выпал, и я выплюнула его в горсть. Я молча таращилась на зуб, но тут Полковник опять меня ударил, да так сильно, что у меня подкосились ноги и я упала на пол.