– Милый!

Зеленая металлическая маска склонилась над моим лицом. Я в ужасе закрыл глаза, почувствовав прикосновение холодных твердых губ.

– Милый!

Острые как бритвы ногти вонзились мне в плечо.

Дальше терпеть эту пытку не было сил.

– Пусти!!!

* * *

Я открыл глаза. Склонившись надо мной, стояла Беата.

– Ну вот! Опять расплескал все, – сказала она, стараясь разжать ложкой мне губы.

– Беата?!

– Слава богу, узнали! – засмеялась она. – А ну, немедленно принять лекарство!

– Где я?

– На базе. Ну и задали же вы нам хлопот! Арсеньев с Юрой целый час вас разыскивали в этих катакомбах. Назад тащили на руках. Ваше счастье, что были в бессознательном состоянии. Дал бы вам Алексей Николаевич перцу!

– Где меня нашли?

– У статуи.

– Значит, это правда?!

– Что именно?

– То, что… статуя… живая.

– Глупости! С чего это вы взяли?

– Но… она… шевелилась.

– Игра расстроенного воображения. Наслушались моих рассказов о светляках, и вот почудилось невесть что. Не зря Арсеньев не хотел вас туда пускать. А я-то, дура, еще за вас просила!

Я никак не мог собраться с мыслями.

– Откуда же эта статуя?

– В момент аварии ваша жена стояла перед параболическим экраном, на пути потока излучения. Очевидно, пройдя через нее, поток как-то изменил собственную структуру и выбил из поверхности экрана ее изображение, сконцентрировавшееся в фокусе параболоида. Впрочем, Юра вам расскажет об этом более подробно, я не сильна в физике.

– А что Арсеньев намерен с ней делать?

– Положить в свинцовый гроб и зарыть в землю. Она вся состоит из радиоактивных элементов. Люшин облучился, когда пытался ее исследовать.

– Скажите, – спросил я, помолчав, – Алексей Николаевич очень на меня сердится?

– Очень.

– А вы?

– Убить готова! К счастью, вас сегодня отправят в город.

Я подождал, пока за ней закрылась дверь, расстегнул на груди рубашку и поглядел на левое плечо… Там были четыре глубокие ссадины… Вероятно, я поранился, когда упал.

Мы все стояли на берегу и смотрели на удаляющийся «Альбатрос». Он был уже так далеко от нас, что я не мог рассмотреть, есть ли на палубе люди. Потом из трубы появилось белое облачко пара, а спустя несколько секунд мы услышали протяжный вой.

– Все, – сказал папа. – Теперь мы можем сколько угодно играть в робинзонов: у нас есть настоящий необитаемый остров, хижина и даже Пятница.

Это было очень здорово придумано – назвать толстого, неповоротливого робота Пятницей. Он был совсем новый, и из каждой щели у него проступали под лучами солнца капельки масла.

– Смотри, он потеет, – сказал я.

– А ну, кто быстрее?! – крикнула мама, и мы помчались наперегонки к дому. У самого финиша я споткнулся о корень и шлепнулся на землю, и папа сказал, что это несчастный случай и бег нужно повторить, а мама спросила, больно ли я ушибся. Я ответил, что все это ерунда и что я вполне могу опять бежать, но в это время раздался звонок, и папа сказал, что это, вероятно, вызов с «Альбатроса» и состязание придется отложить.

Звонок все трещал и трещал, пока папа не включил видеофон. На экране появился капитан «Альбатроса». Он по-прежнему был в скафандре и шлеме.

– Мы уходим, – сказал он, – потому что…

– Я понимаю, – перебил его папа.

– Если вам что-нибудь понадобится…

– Да, я знаю. Счастливого плавания.

– Спасибо! Счастливо оставаться.

Папа щелкнул выключателем, и экран погас.

– Пап, – спросил я, – они навсегда ушли?

– Они вернутся за нами, – ответил он.

– Когда?

– Месяца через три.

– Так долго?

– А разве ты не рад, что мы наконец сможем побыть одни и никто нам не будет мешать?

– Конечно рад, – сказал я, и это было чистейшей правдой.

Ведь за всю свою жизнь я видел папу всего три раза, и не больше чем по месяцу. Когда он прилетал, к нам всегда приходила куча народу, и мы никуда не могли выйти без того, чтобы не собралась толпа, и папа раздавал автографы и отвечал на массу вопросов, и никогда нам не давали побыть вместе по-настоящему.

– Ну, давайте осматривать свои владения, – предложил папа.

Наша хижина состояла из четырех комнат: спальни, столовой, моей комнаты и папиного кабинета. Кроме того, там была кухня и холодильная камера. У папы в кабинете было очень много всякой аппаратуры и настоящая электронно-счетная машина, и папа сказал, что научит меня на ней считать, чтобы я мог помогать ему составлять отчет.

В моей комнате стояли кровать, стол и большущий книжный шкаф, набитый книгами до самого верха. Я хотел их посмотреть, но папа сказал, что лучше это сделать потом, когда мы осмотрим весь остров.

Во дворе была маленькая электростанция, и мы с папой попробовали запустить движок, а мама стояла рядом и все время говорила, что такие механики, как мы, обязательно что-нибудь сожгут, но мы ничего не сожгли, а только проверили зарядный ток в аккумуляторах.

Потом мы пошли посмотреть антенну, и папе не понравилось, как она повернута, и он велел Пятнице влезть наверх и развернуть диполь точно на север, но столб был металлический, и робот скользил по нему и никак не мог подняться. Тогда мы с папой нашли на электростанции канифоль и посыпали ею ладони и колени Пятницы, и он очень ловко взобрался наверх и сделал все, что нужно, а мы все стояли внизу и аплодировали.

– Пап, – спросил я, – можно, я выкупаюсь в океане?

– Нельзя, – ответил он.

– Почему?

– Это опасно.

– Для кого опасно?

– Для тебя.

– А для тебя?

– Тоже опасно.

– А если у самого берега?

– В океане купаться нельзя, – сказал он, и я подумал, что, наверное, когда папа таким тоном говорит «нельзя» там, на далеких планетах, то ни один из членов экипажа не смеет с ним спорить.

– Мы можем выкупаться в лагуне, – сказал папа.

Право, это было ничуть не хуже, чем если бы мы купались в настоящем океане, потому что эта лагуна оказалась большим озером внутри острова и вода в ней была теплая-теплая и совершенно прозрачная.

Мы все трое плавали наперегонки, а потом мы с папой ныряли на спор, кто больше соберет ракушек со дна, и я собрал больше, потому что папа собирал одной рукой, а я двумя.