Психология главного героя — водителя вездехода Быкова — тоже не столько показывается, сколько рассказывается.

«Он почувствовал…», «он подумал…», «ему представилось…». Характер главного героя вырос из нескольких удачно подобранных мелочей; он выглядит правдоподобно и живо, но когда Стругацкие, пытаясь углубить его, пускаются в психологизирование, это лишь утяжеляет текст.

Что такое психологизм? Составляющая писательского стиля, которая предполагает усиленное внимание к психологии персонажа, к статике и динамике глубинных основ его личности, темперамента, эмоциональности. Как правило, психологизм появляется в тех случаях, когда писатель всей этой сфере придает особо важное значение, когда она обретает самостоятельную ценность в его текстах.

Так вот, авторы «Страны багровых туч» — не психологичны.

И на протяжении большей части творчества (кроме нескольких поздних вещей, когда их творческая манера сильно изменилась) «психологические раскопки» не получали у Стругацких особой ценности сами по себе.

Да, «диалектика души» отнюдь не является сильной стороной Стругацких, но это ни в коей мере не портит их тексты.

«Психологическое письмо» иногда оставляет весьма сильное впечатление. Но порой оно совершенно неуместно. Особенно когда писатель осознанно дает приоритет совершенно другим художественным задачам.

У братьев был дар создавать достоверных действующих лиц малым числом метких штрихов; персонажи начинали жить и действовать; но чуть только Стругацкие пытались спуститься к самым корням личности, у них получалось лишь избыточное усложнение. Не случайно Аркадий Натанович позднее, при начале работы над «Возвращением», упрекал брата: «У меня сильное подозрение, что ты прешься не по той дорожке — слишком тебя занимает психология. От одной психологии добра не жди». Впоследствии эта собственная творческая особенность была братьями осознана в полной мере. С начала 60-х они перестанут пытаться играть в психологизм, довольствуясь тем, что у них всегда получалось отменно — меткими «беглыми» портретами да точным подбором действий, отлично мотивированных для данного конкретного персонажа.

Но в «Стране багровых туч» до этого было еще далеко.

Повесть, созданная в нелегком противостоянии с редакторами и цензорами (вот он, необходимый писательский опыт!), для 50-х годов, конечно, прозвучала свежо. Однако ее авторы в лучшем случае могли считаться хорошими писателями в области научной фантастики, не более того. Чтобы их имя громко зазвучало по всей стране, они должны были не только сменить идейный багаж, но и «поставить» принципиально иной писательский стиль. На протяжении нескольких лет Стругацкие будут совершать весьма трудный переход от одного набора художественных приемов и стилистических предпочтений к совершенно другому. В сущности, лет пять длилась «зачистка» авторской манеры от стиля, проявившегося в «Стране багровых туч».

Становление братьев Стругацких, как мастеров, потребовало решительного расставания с… «багровыми пятнами» писательской «кандидатской».

«За два года, пока шла баталия вокруг СБТ, — писал Борис Стругацкий в „Комментариях к пройденному“, — мы написали добрую полудюжину различных рассказов и многое поняли о себе, о фантастике, о литературе вообще. Так что эта злосчастная, заредактированная, нелюбимая своими родителями повесть стала, по сути, неким полигоном для отработки новых представлений. Поэтому, наверное, повесть получилась непривычная и свежая, хорошая, даже, пожалуй, по тем временам, хотя и безнадежно дурная, дидактично-назидательная, восторженно казенная — если смотреть на нее с позиций времен последующих, а тем более нынешних. По единодушному мнению авторов, она умерла, едва родившись, — уже „Путь на Амальтею“ перечеркнул все ее невеликие достоинства…» Ни в коем случае не следует воспринимать слова Бориса Натановича как пароксизм писательской скромности, доходящей до самобичевания. Это очень взвешенная и очень точная оценка. «Путь на Амальтею» действительно многое переменит в подходе Стругацких к фантастике.

И к лучшему.

Бесконечное удивление вызывают наивные попытки Бориса Вишневского, одного из биографов знаменитых братьев, оспорить мнение самих «поваров» о своем недопеченном блине: «А вот тут авторы решительно и всерьез неправы! Вовсе „Путь на Амальтею“ ничего не перечеркнул — напротив, мне, например, ПНА нравится куда меньше, чем СБТ, и не мне одному. Лучше, чем СБТ, из продолжения „быковско-жилинского“ цикла не оказались ни ПНА („Пикник на обочине“. — Д. В., Г. П.), ни „Стажеры“… ни „Хищные вещи века“. Так что и братья Стругацкие иногда ошибаются…»

Думается, ничуть не ошибаются братья Стругацкие.

Конечно, многим были близки пафос и романтика освоения «ближнего космоса», героика советских космических колонизаторов. «Тема звездолета» и сейчас у многих вызывает самые теплые чувства. Техноромантизм, превращающий заклепку на борту эскадренного броненосца или космического корабля в предмет восторженного поклонения, — естественная часть мужского взгляда на мир. Как в 50-х, так и сегодня, существует немало поклонников «твердой», то есть «железячной» НФ, хотя ныне их стало на порядок меньше. Для этих сегментов фэндома «Страна багровых туч» была и остается одним из лучших произведений русскоязычной фантастики. Культовая вещь, подлинная наука, безоговорочное попадание в «яблочко»!

А вот для всех остальных братья Стругацкие оказались намного интереснее, когда стали говорить о бесконечно более сложных вещах и в бесконечно более изощренной художественной форме. Если бы дуэт застрял на уровне «Страны багровых туч», то никогда бы не стать им кумиром советской интеллигенции, ну, в лучшем случае, удовольствовались бы они нишей: «чуть больше литература, чем Мартынов, заметно больше — чем Казанцев». Поляк Войцех Кайтох, автор монографии о творчестве Стругацких, созданной два десятилетия назад, высказался об этом весьма тактично и в то же время с убийственной точностью: «Да… Из-за приключенческой начинки „Страна багровых туч“ до сих пор читается в России и в Польше. Теоретические, программные стремления авторов сегодня уже незаметны, их можно определить, лишь „препарируя“ тексты в процессе историко-литературного анализа. Технологическая, космографическая и иная информация устарела или широко известна. Но повесть осталась интересным документом ограниченности человеческой фантазии, особенно в том, что касается общества (курсив наш. — Д. В., Г. П.)».

Ни в рассказах второй половины 50-х, ни в повести «Извне» (1958) сколько-нибудь заметных изменений не происходит. Все это вариации того же стиля, в каком сделана «Страна багровых туч». Выделяется лишь одна новинка — повесть «Извне», сделанная из пяти разнородных фрагментов: трех «художественных отчетов», дневника Б. Я. Лозовского и выдержки «Из протокола Сталинабадской комиссии». Правда, все вместе вышло не очень удачно: над тягучим перечислением подробностей, никак не работающих на сюжет, витал дух краткой, динамичной вещи И. А. Ефремова «Олгой-хорхой», построенной на том же антураже экспедиций в дикую глушь. Но ранний Ефремов настолько же энергичнее и живее ранних Стругацких, насколько зрелые Стругацкие (с середины 60-х) в литературном отношении более совершенны, чем зрелый Ефремов. Зато в «Извне» проявились две идеи, получившие впоследствии удачное художественное воплощение. Это, во-первых, форма тех самых «художественных отчетов», с успехом реализованная через двадцать лет (рассказ Льва Абалкина о его приключениях на планете Надежда). А во-вторых, своеобразный «документализм», в данном случае неудавшийся, но получивший позже блистательное развитие в повести перестроечных времен «Волны гасят ветер».