Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину».

В-третьих, Сталин говорит, что пора кончать отступление: «Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности. Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев, это значит обеспечить за нами победу.

Можем ли выдержать удар, а потом и отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.

Чего же у нас не хватает?

Не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять Родину.

Нельзя терпеть дальше командиров, комиссаров, политработников, части и соединения которых самовольно оставляют боевые позиции. Нельзя терпеть дальше, когда командиры, комиссары, политработники допускают, чтобы несколько паникеров определяли положение на поле боя, чтобы они увлекали в отступление других бойцов и открывали фронт врагу.

Паникеры и трусы должны истребляться на месте.

Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования.

Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо как с предателями Родины».

В-четвертых, вождь рассказывает про немецкий опыт по восстановлению дисциплины:

«После своего зимнего отступления под напором Красной армии, когда в немецких войсках расшаталась дисциплина, немцы для восстановления дисциплины приняли некоторые суровые меры, приведшие к неплохим результатам. Они сформировали более 100 штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, поставили их на опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свои грехи. Они сформировали, далее, около десятка штрафных батальонов из командиров провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, лишили их орденов, поставили их на еще более опасные участки фронта и приказали им искупить свои грехи. Они сформировали, наконец, специальные отряды заграждения, поставили их позади неустойчивых дивизий и велели им расстреливать на месте паникеров в случае попытки самовольного оставления позиций и в случае попытки сдаться в плен. Как известно, эти меры возымели свое действие, и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем они дрались зимой…

Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов, как учились в прошлом наши предки у врагов и одерживали потом над ними победу?»

Иоахим Гофман в своей книге «Сталинская война на уничтожение» так комментирует этот приказ: «Типичным для Сталина и характерным для отношений в Красной армии было то, что он не воззвал к постоянно заклинаемому “советскому патриотизму”, а, напротив, счел распространение страха и ужаса подходящим средством, чтобы побудить красноармейцев сражаться за их “социалистическое отечество”. Это проявилось и во время кризиса 1942 г., когда, невзирая на систему террора, и без того доведенную к этому периоду до совершенства, Сталин еще раз прямо обратился к советским солдатам всех рангов в угрожающем тоне. После того, как в июле 1942 г. на южном участке наметилась угроза прорыва немецких наступающих соединений в глубь страны и в немецких документах уже пошла речь о “паническом” и “диком бегстве” советских войск, Сталин в качестве народного комиссара обороны 28 июля 1942 г. издал приказ №227, практически еще одно ужесточение приказа № 270 от 16 августа 1941 г. Недвусмысленными словами напоминалось теперь о требовании ликвидировать на месте или передавать для осуждения военному трибуналу “изменников родины”, сдающихся врагу или предающихся бегству от него, “паникеров и трусов”. В Рабоче-Крестьянской Красной армии, якобы исполненной “горячим советским патриотизмом” и “массовым героизмом”, не только военнослужащие низших офицерских рангов, как командиры взводов и рот, или даже командиры батальонов и полков, но и точно так же все генералы, командиры дивизий и корпусов, а также командующие армиями и их Военные советы, военные комиссары и политруки, не говоря уже о солдатской массе, считались в принципе способными к “измене родине”, и им угрожали суровым возмездием. Кроме того, Сталин приказал сформировать “смотря по обстановке” штрафные батальоны по 800 человек для всех неустойчивых “средних и старших командиров” и “соответствующих политработников” и штрафные роты для всех пораженчески настроенных младших командиров и рядовых…»

Язвительность Гофмана вполне понятна, но трудно понять тех русских историков, которые опираются на его труды. Ведь на войне, когда решается судьба народа, судьба государства, не всегда можно уповать на какие-либо «заклинания», а страх и паника на любой войне, в любом государстве мира никогда не способствовали победам. То же самое касается и предателей. Когда говорят о наших предателях, то со слов западных историков их называют борцами с режимом Сталина. А вот у них предатель — это враг.

И вот мы подошли к главному. В русском языке слово «военнопленный» означает: «Военнослужащий, взятый в плен», при этом слово «взять» выражает внезапное или неожиданное действие. То есть военнослужащий, взятый в плен, взят в плен внезапно или неожиданно. А вот слово «предать» означает — «изменнически выдать, вероломно отдать во власть… Изменить, нарушить верность кому-, чему-либо…» И нет какого-либо иного значения этого слова!

20 июля 1941 года на стол Сталину положили распечатку сообщения берлинского радио. «Из штаба фельдмаршала Клюге поступило донесение, что 16 июля под Лиозно, юго-восточнее Витебска, немецкими солдатами моторизованного корпуса генерала Шмидта захвачен в плен сын диктатора Сталина — старший лейтенант Яков Джугашвили, командир артиллерийской батареи из седьмого стрелкового корпуса генерала Виноградова», — прочитал Сталин. Судьба сына не могла не волновать его. Яков был не просто его старшим сыном… Прежде всего он был сыном Верховного главнокомандующего. А это уже политика.

«Хотя, впрочем, — думал вождь, — само по себе сообщение радио из логова врага может быть лишь самой обыкновенной пропагандистской уловкой врага. Нужно все хорошо перепроверить!»

В кабинете Сталина находились Маленков, Молотов, Берия, Жуков и еще несколько приглашенных им человек.

Прежде всего вождь обратился к Лаврентию Берии: