эта реклама как раз таких конфет, только название после изменилось

Приходит мужик в ателье, говорит: «Гляньте, что вы мне за костюм пошили. Тут косит, тут засборено, тут вообще чёрт-те что». – «Да-да, – говорят в ателье, – вы правы. Сейчас поправим. Так, вот это плечико подымите чуть вверх, а это немного опустите, правую ногу слегка согните в колене, левую предельно распрямите, корпус повернут против оси. Взгляните в зеркало. Хорошо?» – «Хорошо». – «Старайтесь так и ходить». Идёт мужик по улице, а за спиной у него перешёптываются: «Такой урод, и в таком замечательном костюме…»

И пусть себе идёт. Красивой одеждой и похвастать не грех. А мы теперь мысленно переместимся к метро «Динамо» (об этих чудесных местах подробно рассказано и в обеих частях главы «История, которая имела место в Петровском парке и около него», и в главе «И после войны. Взгляд на мир от павильона “Пиво-воды”», и в главе «О футболе как о футболе, и только о нём»), где сержант из милиции, подобно героине песни «Леночка», стоял на посту, регулируя движение городского транспорта, иначе зачем же со свистком мелодичным во рту?

То, что он оставил вверенный ему родиной пост, конечно, его не красит, но с любовью не шутят. Так было, так будет во все времена. А вот название «раковая шейка», по названию полюбившейся народу карамели, у милицейского фургона было не всегда, раньше называлась такая машина «чёрной марусей», позже «чёрным воронком». Отчего «маруся», толковать-перетолковать, хватит на отдельную главку; почему «воронок», ответить можно коротко – по песне.

Чёрный ворон, что ты вьёшься

Над моею головой.

Ты добычи не дождёшься,

Чёрный ворон, я не твой.

В общем, погибаю, но родной народной милиции не сдаюсь. Что же до всенародно любимой карамели, то кузов милицейского фургона по форме напоминал очень большую, не ужевать в одиночку, карамелину. Название «чёрный воронок» помянуто у Владимира Высоцкого в песне про джинна, написанной в 1967 году.

Вот они подъехали, показали аспиду!

Супротив милиции он ничего не смог!

Вывели болезного, руки ему за спину

И с размаху кинули в черный воронок.

Выходит, что и эта подробность ахронологична. А уж как ахронологичны два хмыря из Минздрава, которые рассказали, что та самая Шейла в дурдоме малость очухалась. Карательная психиатрия стала развиваться в СССР аккурат в середине шестидесятых, до того в сумасшедший дом попадали граждане, отягощённые психическими расстройствами, как правило, с определённым диагнозом, там и от настоящих психов было не протолкнуться (см. главу «О литерных психах из больницы № 5, которая находится совсем не там, где принято думать»).

С определённостью утверждать можно лишь одно: жуткое наваждение сошло на сержанта в день воскресный, день выходной. Это милиция на посту ежедневно и ежечасно, а простые советские люди работали шесть дней кряду, но один день – отдыхали, гуляли в парках, посещали выставки, ходили в кино. Те же людские волны, что и в обычный будний день, но поспокойнее, послабее, потише. И только если на стадионе «Динамо» должен был состояться футбольный матч, по столице прокатывала волна, которую еле-еле сдерживала конная милиция, и то до известных пределов.

На что способны истинные болельщики, увидели в марте 1953 года. Милицейские кони вставали над толпой на дыбы, как на Аничковом мосту, изваянные скульптором Клодтом, и падали, резаные ножом. Легковые автомобили сносило в стороны, грузовики поворачивало. Когда улицы опустели, на мостовой валялись части одежды, непарная обувь, лежали растоптанные и смятые тела. Так проходит цунами, сметая, что встретит. Затем предстояло жить. Будни сменяли праздники и вновь наставали будни. Такая вот череда.

Про маляров, истопника и теорию относительности

…Чуйствуем с напарником: ну и ну!

Ноги прямо ватные, всё в дыму.

Чуйствуем – нуждаемся в отдыхе,

Чтой-то нехорошее в воздухе.

Взяли «Жигулёвского» и «Дубняка»,

Третьим пригласили истопника,

Приняли, добавили ещё раза, —

Тут нам истопник и открыл глаза

На ужасную историю

Про Москву и про Париж,

Как наши физики проспорили

Ихним физикам пари,

Ихним физикам пари!

Всё теперь на шарике вкривь и вкось,

Шиворот-навыворот, набекрень,

И что мы с вами думаем день – ночь!

А что мы с вами думаем ночь – день!

И рубают финики лопари,

А в Сахаре снегу – невпроворот!

Это гады-физики на пари

Раскрутили шарик наоборот.

И там, где полюс был, – там тропики,

А где Нью-Йорк – Нахичевань,

А что люди мы, а не бобики,

Им на это начихать,

Им на это начихать!

Рассказал нам всё это истопник,

Вижу – мой напарник, ну прямо сник!

Раз такое дело – гори огнём! —

Больше мы малярничать не пойдём!

Взяли в поликлинике бюллетень,

Нам башку работою не морочь!

И что ж тут за работа, если ночью – день,

А потом обратно не день, а ночь?!

И при всёй квалификации

Тут возможен перекос:

Это ж всё ж таки радиация,

А не просто купорос,

А не просто купорос!

Пятую неделю я хожу больной,

Пятую неделю я не сплю с женой.

Тоже и напарник мой плачется:

Дескать, он отравленный начисто.

И лечусь «Столичною» лично я,

Чтобы мне с ума не стронуться:

Истопник сказал, что «Столичная»

Очень хороша от стронция!

И то я верю, а то не верится,

Что минует та беда…

А шарик вертится и вертится,

И всё время – не туда,

И всё время – не туда!

1963

Глава очередная

Про пар по колено, то есть об истопнике и прочих полуофициальных лицах

Когда шутят физики, дети могут спать спокойно. – Далёкая Альфа, на которую никак не отправятся. – Кое-что о представителях малярного сословия. – Гром штанов и бессмертная краска. – Питие в командном зачёте. – Петровский парк. «На семи ветрах». – Обязательность питейных ритуалов. – Циркадиадные