Судьба свела меня в одном патруле с коренным израильтянином и большим бузотёром Иданом. Он и втянул нас в эту авантюру, хотя старшим наряда был вполне приличный парень Дрор. За рулём – водитель местной автобазы, эфиоп, имени которого я так и не узнал. Водители сидят на территориях постоянно и знают все стёжки-дорожки. Идан предложил заехать на заправку и выпить по бутылочке кока-ко лы. Гл убокой ночью там не было никого, кроме заправщика-араба. Он сказал, что хозяин у него еврей, который дал указание угощать солдат. Мы не возражали. С удовольствием выпили ароматный кофе, колу.

– А если пивка? – поинтересовался Идан.

Араб не возражал. А после первой бутылки мы его уже и не спрашивали. Замотанность, голод и перманентный недосып сделали свое дело. Нас быстро развезло. Мы перестали отвечать на любезности араба. Идан начал хамить. Я ушел спать в машину. А проснулся от того, что на меня начали сыпаться банки и бутылки. Это летел компромисс между моими товарищами. Идан настаивал на продолжении банкета, а Дрор призывал вернуться к патрулированию. Потому что долгая обездвиженность нашего джипа могла вызвать тревогу. В итоге решили забрать содержимое холодильника с напитками и продолжить службу родине. К этому моменту эфиоп уже лежал пластом и блевал. Нам трудно представить, что такое может произойти после пары пива. Но на них алкоголь действует очень сильно. За руль водворился Идан и начал устраивать гонки. Не разбились мы только по счастливой случайности.

Не хочу хвастать, но прояснение в мозгах началось именно у меня. Хотя запасы бутылок на заднем сидении продолжали убывать. В пять утра в условленном месте мы должны были организовать маленький блокпост. И по штабному компьютеру было легко определить там мы или нет. Идан уже водить не мог. Я сел за руль и кое-как доехал до места. При парковке встретился со столбом. Слава богу, бронированный монстр этого даже не заметил. Первым делом я набрал воды и отмыл несчастного эфиопа. Вторым моим подвигом было четкое «да» на запрос штаба, на месте ли мы. К восьми мало-мальски пришли в себя. Повыбрасывали пустые бутылки. Запарковали хаммер на базе. И шаткой походкой, которую можно было списать на усталость, отправились отдыхать свои законные восемь часов.

По трезвянке начала мучать совесть. Мы погасили ущерб хозяину заправки и посчитали инцидент исчерпанным. Но оказалось, что страна должна узнать своих героев. Слухи о подвиге дошли и до ротного командира Яира. Это был крайне гнусный тип. Мелкий карьерист, разводило и просто гадёныш. Несколько штрихов к портрету. Когда надо было сделать что-то не входящее в наши обязанности, он льстиво просил: «Ну, ребятки, давайте. На полдня раньше уйдете на шабат». А в шабат «оперативная обстановка» никогда не позволяла нам уйти раньше. Когда он нас несколько раз так прокинул, и мы перестали ему верить – тактика поменялась. Он давал некоторым ребятам свободный день, но потом шантажировал этим постоянно. В итоге от данайских даров тоже стали отказываться. Тогда он начал бить по слабым точкам каждого. Я как-то раз повздорил с парнем из нашего призыва, который стал командиром отделения, и опустил его перед подчиненными. Он пожаловался Яиру. Тот лишил меня увольнительной. Я согласился, но попросил перенести наказание на другую неделю. Потому что на эти выходные у меня был назначен пикник с палатками, шашлыками и школьными друзьями.

– Вот именно поэтому ты останешься на базе в этот шабат, – обрадовался Яир.

Уже когда мы были «стариками», он решил свести счеты с моим другом Адамом, который покуривал травку и даже взлелеял дома кустик конопли. Неожиданно Яир с ехидной усмешечкой потребовал, чтобы завтра же Адам отправился в военную полицию сдавать мочу. Мой изобретательный друг тут же записался в смену по охране аэростатов, которая длилась неделю. Он не выпускал из рук кувшин, выпивая по 5–6 литров воды в сутки. Анализ оказался смазанным. Весь взвод праздновал победу над озадаченным Яиром.

Мой однокашник Семён рассказывал, что их командир, когда налетала полиция и требовала «писающих мальчиков», предлагал бойцам самим определиться, кто уедет патрулировать, а кто пойдет сдавать анализы. Умный командир лишать себя бойцов не будет. Ведь объём задач ему никто не уменьшит, а каждый солдат и так на счету.

Трагедия состояла в том, что, несмотря на весь свой карьеризм, Яир задержался в командирах роты надолго. Обычно смена происходит чаще. Когда пришла весть о его уходе – наш взвод устроил праздник в стиле футбольных фанатов. Мы били в барабан и скандировали кричалки, танцевали под громкую музыку. А он в это время как раз прощался с батальоном и водил своих родителей по базе, хвастаясь достижениями. И вот они услышали, что думают о сыночке подчинённые. Он вбежал к нам, вырвал из розетки шнур музыкального центра, начал кричать о том, сколько нам сделал добра, и какие мы неблагодарные. На что последовал ответ: «Знаем твое добро, давай вали отсюда». Сейчас понимаю: по отношению к его родителям мы были жестоки. Но не могу сказать, что испытываю угрызения совести.

И вот такой персонаж узнает о нашем «подвиге». Начинает копать. Мы уходим в отказ. Честный эфиопский водитель готов все рассказать, но абсолютно не помнит ни нас, ни событий той ночи. Тогда ротный находит араба с бензозаправки, тот звонит Идану, и они беседуют с включенной громкой связью, а Яир записывает их. После этого новое расследование. Мы с Дрором стоим на своем, а Идан ломается. Нас везут на суд к комбату. Этому суду предшествует своеобразное следствие-беседа (сиха). На ней опрашивали нас троих. Комбату оценил, что ребята признались в одной бутылке пива, а я сказал, что выпил аж две. Судили каждого индивидуально. Групповых процессов в израильской армии нет. Комбат не в пример ротному был человеком очень мудрым и справедливым. Мне он дал 28 суток с правом вернуться в батальон, но не в боевые порядки, а на кухню. Мои подельники получили тот же срок без права возвращения в подразделение. Дрор был командиром патруля, а Идана признали организатором «корпоратива».

Когда нас увезли в тюрьму, в батальон нагрянули представители военной полиции, которые хотели судить нас за вооруженный грабёж. Тогда светили бы большие сроки с жёстким режимом. Не иначе навел их наш ротный. Но после вынесения наказания второй суд был не возможен. Яир провёл в роте торжественный митинг, где восхвалял свою принципиальность и нетерпимость к недостаткам. Он заявил, что эти негодяи, то есть мы, никогда не вернуться в роту. Когда же я всё-таки вернулся, он как ни в чем не бывало радостно воскликнул: «Привет, Костя. Как дела?»

В самой строгой военной тюрьме № 6 нам выдали обмундирование песочного цвета, в котором американцы проводили операцию «Буря в пустыне». Не иначе как с барского плеча они решили поделиться обмундированием со стратегическим союзником, а тот использовал её как арестантскую униформу. В тюрьме я досыта хлебнул строевухи и уставщины. Мне приходилось отдавать честь надзирателям и надзирательшам. Для переклички, которая проводилась перед каждой трапезой, были прочерчены линии. Перед ними надо было становиться так, что кончики башмаков едва их касались. Малейший заступ или отступ вызывал дикий вопль: «Как стоишь дурак!!!»

Незаслуженные оскорбления приходилось выслушивать постоянно. Заставляли на солнцепёке замирать по стойке смирно. Надзиратель время от времени приказывал: «Ты и ты можете идти в столовую». Остальные должны были стоять как статуи, не имея возможности утереть пот. Малейшая провинность грозила продлением срока, который, как я уже писал, в срок службы не засчитывался. Нас заставляли ходить строем и через несколько шагов следовала команда «раз-два», по которой мы должны были звонко бить подошвами о землю. Если звук не устраивал надзирателя – он возвращал нас назад и заставлял повторять. Ноги болели так, что мы хитрили: били себя руками по бедрам в попытке издать побольше шума. Но эту хитрость разгадывали и принуждали бить пятками о грунт. Никакой тюремной иерархии в русском понимании с делением на авторитетов и мужиков нет. Ты состоишь в роте, которой командует офицер-полицейский. Только ему предоставлено право наказывать и в исключительных случаях поощрять.