— А ты как? — вопросом на вопрос ответила Афродита. — В норме?

Александр покосился на Лося, который не проснулся даже от укола.

— И в норме, и в форме. И что, все-таки, тебя интересует?

— Все, — прозвучал емкий ответ.

Так началась неторопливая ночная беседа двух молодых людей. Хотя и беседой это не назовешь, потому что говорил все больше Хантер, а Афродита слушала, ловя каждое слово, сказанное полушепотом.

Воспоминания вернули его в Афганистан. Рассказал о климате, дорогах, горных перевалах, тропической зеленке[18], о «гостеприимных» местных жителях. О минах и фугасах на дорогах, о пулеметных очередях и залпах гранатометов из той самой «зеленки» и со скал, о друзьях-товарищах, живых-здоровых, «двухсотых» и «трехсотых».

Не забыл и бой на высоте Кранты, и тупость начальства и вышестоящих политработников: все эти «дознания», персональные дела, взыскания, боевые листки, политзанятия, комсомольские и партийные собрания, протоколы, методички и планы. Посмеиваясь, упомянул об организационно-методических сборах офицеров-политработников в ходе подготовки к Девятнадцатой партконференции, которые геройский капитан Соломонов превратил в сущее посмешище, а затем рассказал о том, что стояло за сюжетом в программе «Время», в который вошло интервью со старшим лейтенантом Петренко, сварганенное вечно пьяным Пищинским.

Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы поведать о своем последнем бое и о полумиллионном вознаграждении, которое назначил за его голову Найгуль, предводитель неслабого бандформирования, а затем о многоэтапном перелете на носилках по маршруту кишлак Асава — Джелалабад — Кабул — Ташкент — Куйбышев. Как о забавных мелочах, упомянул о стычке с мерзопакостной таможенной службой на авиабазе Тузель, о звонке майора-медика Фаткулиной дочери предводителя узбекских коммунистов, а заодно и о том, как накануне он пренебрег рекомендациями анестезиолога.

Было далеко за полночь, когда рассказчик умолк и взглянул на девушку. Афродита неподвижно сидела рядом, лицо ее было совершенно мокрым от слез, а на щеках виднелись следы туши для ресниц.

— Ты что, Галочка? — Он нащупал ее руку. — Почему плачешь?

— Ничего, — затрясла головой Афродита, пытаясь успокоиться. — Просто я… Я не думала, что там так… жестоко и так страшно… Сколько людей погибло! И сколько еще погибнет!..

— Я не знаю, когда это случится, — твердо сказал Хантер, — но уверен: скоро эта мясорубка закончится. Если у кого-то не хватит ума все это остановить, войне там не будет конца и края. И каждый новый день боевых действий уносит десятки жизней. Алишер Навои, великий поэт, как-то сказал: «На войне праведных не бывает!», потому что злоба и ненависть с одной стороны неизменно порождают злобу и ненависть с другой.

— Тогда почему ты так рвешься туда? — вздрагивающим голосом спросила Афродита, стискивая Сашкину руку. — Ты же сам говоришь: это ад, там хуже некуда, там кровь и ужас…

Хантер отвел глаза и уставился в потолок.

— Я должен уплатить долги! — упрямо проговорил он. — У меня свои счеты с «духами»!

— А у них с тобой? — Афродита наклонилась совсем близко, он почувствовал ее дыхание на своей щеке. — Ты считал, скольким ты укоротил жизнь?

— Не считал, — вынужден был признаться Хантер. — И не собираюсь. Я честно исполнял свой воинский долг, свои функциональные обязанности, воюя по принципу «не ты, так тебя». Я не палил мирные кишлаки, не расстреливал мирных дехкан![19]— Он поймал себя на том, что почему-то нервничает.

— Не знаю, — тихо проговорила Афродита, — что это значит, но с твоим появлением в госпитале со мной что-то произошло. И дело не в том, хочу я или не хочу в Афганистан. Я пока еще не разобралась, что там в действительности происходит. Ясно одно — это совсем не то, о чем рассказывает Пищинский на первой кнопке и что об этом пишут в прессе. Ну и задачку ты мне задал, милый Саша… — Афродита улыбнулась сквозь влажные глаза.

— Мне нравится, когда ты меня так называешь. — «Милый» Саша улыбнулся в ответ, хотя перед его глазами все еще маячили афганские видения. — И ты мне нравишься, хотя поначалу я слегка испугался: ты выглядела такой суровой и неприступной, как мифическая Афродита…

— Да знаю я, что так меня прозвали в «травме»! Но почему Афродита суровая и неприступная — ведь она была богиней любви и красоты?

— Не все так просто. Где-то я читал, что Афродита — жестокая богиня. Она покровительствует влюбленным, но сурово карает тех, кто не покоряется ее велениям. И еще она — мстительная, потому что не прощает измен.

— Ну что ж, — девушка отвернулась, пряча улыбку, — Афродита так Афродита. Бывают прозвища и похуже. А это мне даже нравится.

— Мне тоже, — согласился Хантер и вдруг спросил: — А почему ты вечно споришь с Седым, когда речь заходит об Афгане? Он-то всякого навидался и худого не станет советовать.

— Ты, Саша, видишь только внешнюю сторону того, что происходит в отделении. А здесь все не так просто, как может показаться на первый взгляд. Владимир Иванович действительно отличный человек и классный профессионал, врач Божьей милостью. Но с тех пор, как он вернулся из афганской командировки, он, как бы это сказать… слегка потерял равновесие. — Девушка невольно вздохнула. — Начал попивать, и чем дальше, тем больше. А если перебирает, начинает меня травить — мол, я собираюсь покинуть «травму» на произвол судьбы и рвануть в Афганистан — чеки, как он выражается, «передком зарабатывать». А потом — крики-вопли, упреки, вместо того чтобы спокойно и трезво обсудить проблему…

— Не позавидуешь… — посочувствовал молодой человек. — Но я все-таки надеюсь, что после всего, что ты от меня услышала, вопрос о рапорте будет снят. Или нет?

— Пока не знаю, — призналась Афродита. — Хотя сомнений у меня теперь гораздо больше. И я чувствую — ты что-то недоговариваешь. Например, о женщинах. Их ведь немало в Афганистане. Скажи — как им там приходится? Как они живут? Как к ним относятся мужчины?

В девичьих очах засветилось неподдельное любопытство.

— Честно признаться… — ох, как не хотелось Хантеру сейчас касаться этих вещей! — говорить об этом сложно. Тем более мне. Я офицер первичного звена, как говорится, мое место в цепи, на броне… — Он поймал себя на том, что юлит и уклоняется от прямого ответа, но все-таки продолжал: — И вообще — женщин мы видим только вместе с начальством или в госпитале. Они заведомо все распределены, а нам, трудягам «от сохи», ничего не светит…

— Так уж и ничего? — усмехнулась Афродита. — Что-то мне не верится…

— Ладно, — решился Александр, — ты сама напросилась… Значит так: вновь прибывших «шурави-ханум» распределяют еще в Кабуле, на пересылке. Ходит прапор, откормленный такой хряк, «в-передок-смотрящий», и выбирает. Если заметит симпатичную — записывает имя и фамилию в блокнот. Всем приходится быть уступчивыми и податливыми — иначе загремишь в такую глушь, куда Макар телят не гонял. Таких симпатюль, как ты, определяют куда-нибудь в штаб армии или откомандировывают в распоряжение руководства 103-й Витебской дивизии ВДВ — одним словом, поближе к начальству, что восседает в Кабуле. Тех, кто не блещет красотой, ведет себя агрессивно, умничает и не поддается на посулы, отправляют по гарнизонам: расстояние от Кабула увеличивается пропорционально строптивости. Что касается условий, то их и условиями стыдно назвать: жара, пыль, инфекции, недостаток или полное отсутствие воды для мытья. О гигиене приходится забыть. В том, как мужики относятся к женщинам в Афгане, Седой прав. Одни развращают их бакшишами и чеками, в сущности, покупая секс за деньги. Другие, преимущественно большое начальство, заводят ППЖ[20]и на протяжении всего пребывания в Афганистане живут с ними как бы в браке. Случается, что по замене один мужик передает ППЖ своему заменщику, как чемодан с секретными документами — по описи. Такая романтика, Галочка… И не делай большие глаза — я говорю только то, что видел сам. Кровь, трупы, инфекционные болезни, искалеченные тела, осатаневшие на войне мужики, большая часть которых за время афганской службы не имеет возможности даже прикоснуться к женщине…