Обернувшись к столбом застывшему поодаль домовому, Тамара схватила его за отвороты кожуха, крикнула в невозмутимое бородатое лицо:

— Что это? Где, где мы оказались?!

Слободка жила своей обыденной, привычной жизнью. По кузням капелью стучали молотки, в огородах ковырялись бабы — пора стояла страдная, горячая. Бойша кивал знакомым, улыбался молодкам, степенно раскланялся с гревшимися на последнем в этом году солнышке стариками, обсевшими вытертую задами колодину у избы слободского старшины Самарки-третьего. Путь итера лежал на самый край поселения, где бобылем жил связник, медных дел мастер Охта. Еще в юности он обезножел и с той поры дни и ночи свои проводил на устланной дырявой кошмой лавке, стуча молоточком-выгибкой. Из-под умелых рук Охты выходила дивная посуда — блюда, кувшины, плошки, разносы. Мастер умел не просто выколотить по форме нужную вещь, но и украсить ее цветочным узором, резцом насечь медные завитки так, что они играли, точно живые. Изделия Охты славились на весь край, от княжьего двора к нему заказы шли, и даже в иных землях, связанных путеводными плешами — на Полесье, в Коле, Ухтомье, Прикаменье, полевых княжествах и далеких Заопоясных крепостях, — Охтова посуда была в цене.

Сам мастер нигде, кроме Покровского городища и родной Шибякиной слободки, не бывал, но творения рук его широко разбежались по миру, принося Охте славу, а землякам и соседям — богатство. Другой бы на месте безногого медника озолотился, разбогател, но Охта не был стяжателем. Иная страсть имелась у мастера — в отрочестве повезло ему набрести на книжный клад у Старых Ямин. Выучившись фамоте, одолел тогда еще куда как споро управлявшийся со своими ногами Охта древнепечатные труды и начал искать новые, ибо поселилась в сердце его тяга к знаниям. Она и привела будущего медника к итерам. Те заприметили смышленого парня и не дали ему пропасть, когда нарвался он во время охоты на матерого секача-таскуна. Зверюгу Охта убил, но тот, издыхая, сжевал ему ноги. Несколько дней червем выползал будущий медник к людям, а как добрался до приплешной Сорокиной слободы — провалился в горячий, огненный омут. Три седмицы тонул в нем Охта, и не знал он, как ночью, тайно, приходили на постоялый двор, где сгорал парень, итеры, как кололи они пылающую плоть иглами, как отняли пузырящиеся гноем ноги и, заплатив хозяину за молчание, сгинули в лесах.

Только спустя год, когда уже обучившийся у седого, как лунь, деда

Панука основам медного ремесла, обживался Охта в Шибякиной слободке, явились к нему те, кто спас его из лап смерти. С той поры и стал безногий медник местным связчиком. Через него летели на невидимых крыльях сквозь пространства слова, что не предназначались чужим ушам, к нему приходили ответы. Даром что калека, а хорошо жил Охта — и дело делал, и красоту творил. Бойша, перекати-поле, в чем-то завидовал меднику, но никогда бы в этом не признался даже Талинке.

Избушка Охты, низкая, но о двух трубах и с большими прорезными окнами, задней стеной приткнулась к слободской частокольной городьбе. У самых дверей громоздились поленницы, а в рубленом сарае, ухватившемся за избу рукой-гульбищем, хранился древесный уголь для горна. Бойша толкнул дверь и без стука вошел. Охта, убрав длинные светлые волосы под кожаную шапочку, сидел за верстаком у открытого окна, поглядывая на заросли крапивы, и задумчиво постукивал тонкоклювым чеканком.

— Один? — спросил Бойша, оглядывая горницу-мастерскую. Повсюду здесь с потолка свисали ременные петли, непонятно для стороннего человека зачем были расставлены скамьи и табуреты.

— Один, — спокойно ответил мастер, откладывая чашку-поливник. — Что слышно на плешах?

— Куплецы ехали, товар просыпали. Бабы собирали — подолы рвали, мужики брали — руки посбивали. Я шел, орехи колол. Скорлупки на брос, а ядра принес.

Охта понимающе улыбнулся — итеру нужна связь, и дело связчика — обеспечить ее. Ухватившись за ближайшую петлю, медник легко поднял в воздух свое искалеченное тело и ловко пошел по избе, перехватывая руками. Опустившись на скамью у дальней стены, он сунулся за широкий дверной косяк и двумя пальцами вытянул оттуда плоский брусочек питалыцика, хранящий в себе небесные искры. Перебросив питальщик Бойше, хозяин избы вихрем пронесся к печи, скрылся за ней и вскоре появился, держа в зубах за стебелек антенны дырчатую связницу.

Кинув себя на кровать, Охта бережно положил прибор рядом и тихо приказал Бойше:

— Дверь припри. И окошко.

Связником медник был аккуратным, исправным. Бойша не помнил, чтобы хоть раз не оказалось у него живого питальщика, чтобы связница забарахлила или по иной какой причине отказал Охта кому-то из итеров и близких итерскому духу людей, посвященных в тайну.

Со щелчком вставив поданного Бойшей питальщика в связницу, медник дождался, пока не зазеленеет крохотное окошечко-писанница, старательно набрал известное лишь ему цифровое имя. Связница попискивала, точно мышонок, а Бойша представил, как срываются с антенны удивительного прибора невидимые сигналы, ласточками взмывают в небо и мчатся в запредельные дали, до которых конному не одну седмицу ехать.

Ответ пришел быстро. Охта бережно поднес связницу к уху, произнес положенное запретное слово:

— Алло. Здесь тринадцатый. Дайте связь.

— Алло, тринадцатый, здесь сотый. Запрашиваю пароль, — кузнечиком протрещал в связнице далекий неизвестный голос.

— Синхрофазотрондетерминантколлайдер! — тихо, но быстро и четко выпалил Охта. Отзыв пришел секунду спустя:

— Котангенснорсульфазоладиобата.

Бойша знал — ни один из чистунов, а тем паче незнатей никогда в жизни не сможет повторить древние и тайные слова. Что они означают, ведали лишь верховные иерархи итеров.

— Связь даю. Говорите, — стрекатнула связница.

Охта протянул прибор Бойше. Итер облизнул разом пересохшие губы. Он всегда волновался, беря в руки дырчатую коробочку. Сейчас его слова превратятся в сигналы и умчатся в восходные земли. И это будет сделано не чарами Всеблагого Отца, а едино лишь силой человеческого разума.

— Здесь Бойша Логсын, — хрипло выговорил итер. — Инфа для господина нарука: дело сделано, пакля со мной, доставлю по случаю. Ждите.

— Понял тебя, Бойша Логсын. Это все?

— Все, — зачем-то кивнул итер, несколько мгновений тупо смотрел перед собой, потом отдал связницу Охте.

— Здесь тринадцатый. Конец связи, — произнес медник и отключил прибор. Выщелкнув питалыцика, он поджал губы — на торце брусочка горел красный огонек, означающий, что небесные искры заканчиваются и питалыцика пора кормить новыми.

Кормежку творили на мельнице, где к ветряку была тайно приспособлена чудо-машина генератор. Ведал генератором Самарка-третий, но даже он, слободской старшина, не знал, для чего Охте заряженный питал ыцик.

Упрятав связницу, медник по ремням вернулся к верстаку.

— Надо чего? — спросил он Бойшу, берясь за чеканок.

— Барахлишко примешь? Ножей пара, по мелочи кое-что.