— Спасибо! — начал с жаром трясти Лизину руку Владимир и, вкрадчиво улыбаясь, заглянул ей в глаза. Лизу это несколько смутило. — Спасибо! Если что, мы всегда рядом, мы поможем, — выговорил он и покинул двор.

Лиза вернулась к няне.

По началу жизнь в чужом доме была несносной. Казалось, что день длиться вечность, а бессонные ночи ещё дольше. Ежеминутно в ее памяти всплывали родители, братья, дом, уют, радость, которую они имели, находясь вместе. Это очень отягчало душу, а, учитывая и ряд лишений и неудобств, то становилось ещё хуже. К нашему утешению, Лиза стала привыкать к новому жилищу и окружению. Молитвы, добрые отношения няни и резвость брата ободряли ее. Девушка постепенно стала внедряться в крестьянские заботы, помогая няне. Суетность дня отвлекали ее мысли, и только ночью можно было услышать редкие всхлипывания, а утром увидеть мокрую подушку.

Сашке у Марьи Петровны все сразу понравилось. Он быстро подружился с ее собакой Рябкой и козой Ушкой (клички он им придумал сам). Сторожа мальчик кормил и тренировал, кормилицу выводил на пастбище. Его любопытство было увлечено исследованием бескрайних (как ему казалось) лугов. Он мог часами там бродить в компании с Ушкой и, если няня позволит, с Рябкой. Благо, что со двора Марьи Петровны было видно все то пастбище, и няне с Лизой не было причины беспокойства о Сашке, иногда поглядывая за ним. Мальчик вскоре подружился с соседскими детьми, детьми Дуни. Целыми днями они могли попеременно бегать, резвиться и быть хорошей помощью взрослым. Родителей Сашке недоставало, но надежда, что они скоро вернутся прогоняла прочь грусть.

Поздно вечером, когда все они, справившись с хозяйством, поужинав, готовились ко сну, а Сашка уже видел двадцатое сновидение, раздался стук в запертую дверь.

— Марья Петровна, не беспокойтесь. Я сама посмотрю кто там, — вызвалась Елизавета.

Она пошла в сени и обмерла. Глаза ее округлились и засверкали гневом:

— Вы?!

Леонид Садовский, не скрывая удовольствие, видя такое радушие приёма, вошёл в сени. Лизу трясло от воспоминаний и осознания сколько зла этот человек принес с собой, войдя в ее дом и дома других честных людей. Горькие страдания об утерянном поднялись в ее сердце из самых глубин, и она решилась. Решилась во что бы то ни стало бороться и остановить это нашествие бед в ее жизни любой ценой.

— Я не впущу вас! — преградила Лиза ему путь.

— Да что вы говорите, Елизавета, — поехидничал он, глядя на неё исподлобья.

— Не впущу! Вы и так сделали столько боли моей семье. Я не позволю забрать от меня всё самое ценное, что осталось! Уходите сейчас же! — девушка кричала не своим голосом, смело смотря своему врагу прямо в глаза. — Убирайтесь немедленно!

В сени вбежала испуганная криками Марья Петровна. Увидев эту сцену, она почувствовала сильнейшую боль, но совладев собой, взяла Лизу за плечо и пыталась отвести в сторону. Девушка боролась:

— Нет, Марья Петровна! … Я знаю кто это! Это тот самый человек, который арестовал родителей. Теперь он пришел сюда. Марья Петровна, это прямая угроза для вас! Я не хочу, чтобы и вас увезли! … Уходите!

— Лизонька! — старалась ее успокоить няня чуть не плача. — Лизонька, перестань…

Но Елизавета словно ее не слышала, продолжая борьбу и прогоняя нежеланного гостя.

— Лизонька, — продолжала няня, — это мой сын!

Девушка тотчас остепенилась.

— Это мой сын, — повторила няня и отпустила ее плечо.

— Сын… — произнесла ошеломленная Лиза, запутавшись в своих чувствах и гоняя взгляд то на бедную няню, то на лукаво улыбающегося командира. От прежней ярости не осталось и следа. — Мне… Простите… Мне нужно выйти… — она прошла мимо командира и, постепенно тая в темноте, скрылись за стогом сена, находившимся у амбара.

— Ты что, не сказала им ничего? — спросил у матери Леонид Садовский.

— Не всё, — кратко ответила Марья Петровна. — Боязно мне стало. Что будет не знала, поэтому отложила на потом… А тут ты… — мать вздохнула.

— Ну, извините, — бесцеремонно отозвался командир. — Держи, мать, — потянул он ей какую-то бумагу.

— Что это? — приняла ее няня и разложила.

— Это справка, что у тебя есть перевоспитанники. Теперь всё официально. Можете не бояться нечего… Я пойду.

Марья Петровна хотела его задержать, но не позволила себе этого, беря во внимание какие последствия могут произойти.

— Ты меня не видела. Никто меня не видел. Поняла?

Мать печально кивнула головой.

Дверь захлопнулась.

Лиза, спрятавшись за стогом сена, уткнулась головой на скрещенные на коленях руки. Она не плакала. Она была в великом смятении. В ее душе буйствовали самые разные чувства и ей нужно было во всём разобраться. Мурашки пробежали по ее спине, когда она услышала приближающиеся тяжёлые шаги. Их хозяин остановился напротив Моховой. Лиза увидела перед собой знакомый силуэт, освещенный холодным светом луны. Она съежилась и задержала дыхание. Силуэт около минуты стоял в полном молчании. Хотя отдельных его черт не было видно, но надменный безжалостный взгляд и кривую ухмылку он и не пытался скрывать.

— Не глупи, Елизавета! Иди в дом! — приказал командир и развернулся. Тяжелые шаги стали отдаляться и, когда их почти не было слышно, скрипнула калитка.

Девушка, наконец, смогла вдохнуть. Он ушел.

Она бы с радостью вернулась в дом, но как? Как она покажется перед няней? О, ей было так стыдно и грустно! Что же делать? Девушка почувствовала, что начала замерзать, но совесть не разрешала ей войти в избу. Мучаясь в своих рассуждениях, Лиза бы осталась там до утра, если бы не внезапное:

— Лизонька, дитя моё! — кинулась к ней, укрывая пуховым платком, няня. Как же это было нужно и ожидаемо сейчас!

— О, Марья Петровна, — взмолилась Мохова, вставши на колена и схватившись за теплые нянины руки, — простите меня! Я… Я не знала! Я не хотела! Сможете ли вы мне простить такой низкий поступок?

— Лиза, я ничуть на тебя не сержусь. А ну-ка, — сказала няня, помогая девушке подняться и, укутав её в платок, вытерла подступившие слёзы, — пойдем внутрь. Самовар поставим, чайку попьем и поговорим по душам.

Лизе, что и оставалось, так это подчиниться добродушному предложению няни.

За чаем Марья Петровна рассказала всё подробнейшим образом: что произошло во время ареста, как она уговаривала Леонида, на какие условности пришлось ему пойти, что срок дали небольшой, около трех лет и не более того, что они живут и трудятся в человеческих условиях, что Леониду нужно верить (он же всё знает), что вот есть даже справка, что всё, в