Вот он вернется в гостиницу – и скажет соседу: «Устал».

И объяснит – почему.

Потому что я должен крутиться, выкладываться, распинаться перед… перед ними! Понимаешь? Я с ними говорить должен! То, что я выдаю им в этой разработке, – это предел! Ты понимаешь, я мог бы взять и передрать с любой соответствующей брошюры, газеты – и ни одна, – ему не хватало бранных слов, – и никто мне бы слова не сказал! Это же фактически научная работа. Смотри: «Внимание В. И. Ленина к структурным элементам плана содержания молодой советской литературы базировалось на марксистской методологии, в которой системный подход является первенствующим».

Из-за двери номера доносилось тихое механическое зудение, переходящее в столь же тихое жужжание.

Сосед сидел на кровати и брился, подтягивая кожу, – гляделся в зеркальце, вмонтированное в испод несессера.

– Как бродяга, – сказал он. – Я эти электробритвы ненавижу. У себя я в жизни никогда ей не пользуюсь; в парикмахерскую иду, как человек.

Конфеты лежали на прежнем месте.

– Ты тут забыл какие-то… – он старался пробриться добела, отчего нежная сетка «Ремингтона» похрустывала на поворотах. – Шоколадки свои забыл.

Обстоятельства, когда решение угостить – то есть волевой рывок наперерез детской жадности к милому лакомству – воспринимается угощенным как забывчивость, были для Геннадия Васильевича непоправимыми. Не найдя в себе сил растолковать соседу, что имелось в виду, и уж тем более – предложить не стесняться и попробовать, он смел конфеты со стола в удачно расположенную мусорную корзинку.

– Жена сунула, я их терпеть не могу.

– Давно женат? – сосед, не продувая бритву, возвратил ее в несессер.

– Где-то восьмой год, – на самом деле дата помнилась с точностью до мгновения.

– Так она у тебя восемь лет не знает, что ты любишь, а что нет?

Непредсказуемый, его же собственной ложью вызванный к жизни вывод – а ведь разговор-то, казалось, был чисто куртуазным, не имеющим продолжения; в крайнем случае мог повлечь за собой самцовый комплимент: «Восемь лет женаты, а она тебя всю дорогу подсахаривает – знатно», – вывод этот подкосил Геннадия Васильевича. Итак, спасаясь от участи сладкоежки, он подставился менту бесхарактерным мудозвоном, чья зыбкая, жалкая натура не учитывается даже супругою.

Все настраданное за день состыковалось, въехало рана в рану.

– Вы лекцию приехали читать? – зубы соседа продемонстрировали Геннадию Васильевичу пользу воздержания от сладкого.

– Не вполне.

– Вы, конечно, извините, пожалуйста. Я той дуре сразу сказал, чтоб ко мне в комнату только командировочных вселяли. Они за десять копеек родителей продадут: любой, понимаешь, бродяга придет, на лапу даст – и они его прописывают. У меня здесь оружие, и вообще, зачем мне с бродягами жить? Она мне утром говорит: человек приехал лекцию читать. Какая тема, если не секрет, приблизительно?

Да он же меня рутинно проверяет, сличает показания. Интересна эта – как оно? – повышенная частотность термина-понятия бродяга . Бродяга – тот, кто постоянно бреется электробритвой, ест конфеты, ходит в немытый сортир, дает десять копеек на лапу. Бродяга, короче говоря. Любопытно, это общемилицейское словоупотребление? – или общекавказское?

– О Ленине, – сказал Геннадий Васильевич. – А вы, – он хотел было сказать «зачем приехали», но поопасился, – тоже… по делу?

– Облаву курирую , – сосед устроился на кровати по-йоговски, переплетя лодыжки. – Один клиент из республики ушел, так мы его здесь обнаружили. Сначала в Москве был, но спугнули его, дурак из ОБХСС взял и спугнул. Ну, теперь я самостоятельно.

– Ага, – Геннадий Васильевич был уверен, что сосед заспался до умопомрачения, но вот сейчас опомнится и каким-нибудь сюрреалистическим способом выскребет из анциферовского черепа оброненные туда по ошибке закрытые сведения. Или просто убьет.

– Он в Москве в магазин зашел – наверное, пальто покупать, – сведения продолжали рассекречиваться. – Большой такой магазин, длинный, новый, понимаешь? Подошел кредит оформлять , достал паспорт. А там уже эта фамилия была в списке. Позвонили в отдел – сразу гаврики приехали, стали документы проверять. Проверяли-проверяли, а он ушел.

– Как ушел? Ты же сказал, его фамилия… – Анциферов переглотнул, – была в вашем списке? Известна?

– У него этих фамилий, как у меня, – сосед затруднился, – волос на этом месте, – он погладил себя по лобку, и Геннадий Васильевич невольно поглядел на мощный соседов кляп, барельефом прущий сквозь плавки. – Показал другой паспорт. А может, взятку дал. Они же там по одному стояли у каждого выхода. Ему, знаешь, дать пятьсот рублей, как мне – нищему три копейки.

– Зачем же он пальто в кредит покупал?

– Жадный; совсем жадный. Как идиот. Если бы не был такой жадный, как министр жил бы. Пальто хотел купить! Он уже двадцать лет в магазине не был, ему все со склада приносили. Фабрика у него была…

– Как вы сказали, простите? Я бы хотел понять…

– Я тоже очень хотел понять, на каком основании его там упустили, – негодование соседа относилось к москвичам. – Ладно. Зачем я вам голову морочу всякой чепухой. Низко… На нашей работе часто с низкими людьми приходится сталкиваться.

– Ты сказал, что у него фабрика была? – Анциферов знал несколько историй о подпольных кавказских богатеях, но собственная фабрика, с обычностью упомянутая, его задела.

– У отца. У него отец был честный человек, не такая сволочь, его все знакомые уважали. Ну, он старенький стал, тогда этого директором назначили. Фабрика лакокрасочных изделий. Отец был человек, а сын – настоящий подлец. Все ненавидят. А ты же понимаешь, если тебя все ненавидят – хорошо не будет. Один раз обманешь, два раза обманешь, а на третий – тебе только ненормальный поверит. Его просили-просили – ничего не помогает. Что ты хочешь, когда у него сердце грязное. Жену свою выгнал, детей не воспитывает. Привез какую-то проститутку из Риги – на курорте, понимаешь, нашел, – а жену выгнал. Благородный человек за свою семью горло перегрызет, а он как бродяга…

Благародни чилавэк – диковинная мафиозная сказка пела навзрыд, так что Геннадий Васильевич едва не откликнулся. Высокогорная мораль: честный отец платил дань всяческим партийно-милицейским боссам , а недостойный сын – отказался. За что теперь и схватит лет пятнадцать заслуженного наказания. Но забавно, как это у них… Вполне нерушимо и свободно сплочено навеки , а тем не менее. Совершенно непредставим нашенский рог из МВДей с подобной лексикой: грязное сердце, благородный. Но и у них все накрывается компетентным органом : раз начали брать, никакие благородные миллиардеры нигде не денутся.

– …Ты не представляешь, как он накололся, – сосед, точно Дюймовочка на лепестке, плавно покачивался в принятой им минут двадцать назад совершенной позиции, известной как «падмасана». – Его друзья документацию дали . Я с двадцати четырех лет в управлении работаю, но чтоб друзья сами документацию принесли – не видел. Конечно, если нажмешь , или себя спасать надо – это одно положение… Довел себя до того, что друзья предали!