Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марина решила действовать самостоятельно. Она дожидалась Олега и просто не пускала его в дом. Перекрывала вход своим широким телом.
— Сначала под душ, потом пущу, — ставила она свои условия.
Олег усмехался снисходительно, не драться же ему с тещей… Он шел под душ. Марина выносила ему старую простыню и стиральный порошок. Ей казалось, что мыла — недостаточно.
Через полчаса продрогший Олег пробирался к Снежане.
Луна светила в окно. Олег дрожал как цуцик. У него зуб на зуб не попадал. Снежана обнимала его руками, ногами, губами, каждым сантиметром своей кожи. Она его жалела. Она ему верила. Она знала, что когда-нибудь бандитская паутина разорвется и все кончится и забудется, как дурной сон.
Как разорвется паутина? Что может случиться? Но в жизни бандитов случается ВСЕ. Они так и живут. Или все — или ничего. Однажды настанет ничего. На это Снежана и рассчитывала. И ее уверенность передавалась Олегу. Он засыпал с надеждой. И жил — с надеждой.
Они были счастливы. Несмотря ни на что.
У Марины были свои резоны.
— Ты должна его бросить, — втолковывала она. — Пусть он уезжает, а ты и Аля оставайтесь здесь. Я буду вас содержать.
— Я не хочу его бросать и не хочу оставаться здесь. Я хочу быть с Олегом, — спокойно реагировала Снежана.
— И носить передачи в тюрьму…
— Если понадобится, буду носить.
— Декабристка… — комментировала Марина.
— А что лучше? Всю жизнь — в любовницах?
Снежана ударила по самому больному: под дых.
— Я любила, — отозвалась Марина.
— И я люблю. И не лезь в мою жизнь. Чего ты добиваешься? Чтобы я разошлась и сидела у тебя под юбкой?
Марина заплакала. Алечка решила оказать моральную поддержку. Она взяла синий фломастер и написала на березе печатными буквами: «Я люблю бабушку». Буква Я стояла наоборот.
Марина ворочалась всю ночь без сна.
Накануне она позвонила Людкиной соседке. Соседка доложила: Людка с Сашей помирились, живут душа в душу. Саша работает, ребенок растет, Людка пьет. Все хорошо.
Снежана и слушать не хочет о перемене участи. Значит, все так и будет продолжаться. Невестка — пьянь. Зять — соучастник. Родственнички.
Почему все живут как люди, а у нее — все не как у людей?
Что она сделала не так? В чем ее вина? Классический вопрос русской интеллигенции: кто виноват и что делать? Ей не приходило в голову, что никто не виноват и ничего не надо делать. Каждый живет свою жизнь. И чужой опыт никогда и никем не учитывается.
К утру вдруг пришло озарение. Марина с трудом дождалась, когда все встанут. За завтраком она торжественно объявила:
— Олег! Я знаю, что ты должен сделать. Ты должен пойти в милицию и заявить на твоих бандитов. Их арестуют, и ты станешь свободным, как птица.
— Какая птица, мамаша… — весело отозвался Олег. У него было хорошее настроение. — Фильтруйте базар.
— Что? — не поняла Марина.
— Думай, что говоришь, — перевела Снежана на русский язык.
— А почему базар?
— Базар — это противоречия.
— А на каком языке?
— На блатном, — объяснила Аля.
— Боже… — испугалась Марина. Шестилетняя Аля разбирается в блатном жаргоне. Что из нее вырастет?
— Если я их сдам, — объяснил Олег, — то они придут и завалят всю мою семью.
— Завалят? — переспросила Марина. — Это что, изнасилуют?
— Убьют, — уточнила Снежана.
— Кого? — похолодела Марина.
— Всех, — весело заключил Олег. — Придут и замочат.
Что такое «замочат», Марина поняла без объяснений. Ясно, что замочат в крови.
Марина перестала есть. Она просто не могла проглотить то, что было у нее во рту. И выплюнуть не могла. Она сидела с набитым захлопнутым ртом и в этот момент была похожа на лягушку, поймавшую комара.
Олег посмотрел на тещу и сказал серьезно:
— Марина Ивановна, вы законопослушный человек. Вы думаете: моя милиция меня бережет. Да? А сейчас другое время. И милиция другая. Сейчас менты. Я сдам бандитов, а менты сдадут меня. Понятно?
Марина сглотнула наконец. Повернулась к дочери. Раздельно произнесла:
— Или я. Или он.
— Он, — ответила Снежана.
— Ты меняешь родную мать на чужого мужика? — задохнулась Марина.
— Мы же говорили… — спокойно напомнила Снежана.
Вот и весь разговор. Коротко и ясно.
Последние полгода Марина работала в коттедже у банкира. У банкира — целый штат челяди: шофер, няня к ребенку и домашняя работница. Сокращенно: домраба. Именно этой рабой была Марина. Ей платили двести долларов в месяц, в то время как учителя в школе получали в десять раз меньше. Марина могла на свою зарплату снимать жилье, питаться и еще откладывать на черный день.
Марина совмещала в себе горничную и кухарку. Продукты питания были в ее распоряжении.
От многого немножко — не кража, а дележка. Марина откладывала кое-что для Алечки, так, по мелочи. Она называла это «сухой паек» и прятала паек в хозяйственную сумку. Сумку ставила в уголочек прихожей, чтобы не бросалась в глаза. Потом принималась за уборку.
Дом — большой, пятьсот метров. Марина вначале уставала, потом привыкла. Моющий пылесос, современные моющие средства и даже тряпки для мытья пола — все было заграничное, удобное. Дом сверкал чистотой.
В ванной комнате стояли тренажеры. В подвальном помещении — бассейн с подогревом. Все здесь было приспособлено для здоровья и долголетия. Обслуга в бассейн не допускалась. Для обслуги полагался душ.
Самого банкира Марина не видела. Он постоянно отсутствовал, зарабатывал деньги. Как Олег. Но банкир работал на себя, а Олег — на бандитов.
В спальне стояла фотография банкира: молодой и квадратный, как шкаф. Но ничего. С такими мозгами и с такими деньгами можно быть и шкафом.
Домом распоряжалась жена банкира Света. Света, с точки зрения Марины, походила на куклу Барби, сделанную в обществе слепых. Лицо — длиннее, чем надо, а тело — короче. При этом — белые прямые волосы и глубокое декольте — зимой и летом.
Марина догадывалась, что этот банкир слаще морковки ничего не ел. Барби обнаруживала его комплексы. Вот такую он хотел: блондинку с сиськами, но купил не в том магазине.
Марина тяжело вздыхала: разве Снежана хуже Светы? Лучше. Нежная, хрупкая, большеглазая девочка. Вот бы Снежана вышла за банкира, тогда Марина жила бы в этом доме хозяйкой, делала зарядку на тренажерах, плавала в бассейне, растила бы Алечку. А теперь вместо Алечки — Ниночка.