Данные Марея, которые вы можете видеть в нижней части его иллюстрации, размещенной здесь, показывают удары копыт рысящей лошади с течением времени (на рисунке время движется вправо). Горизонтальные разрывы между ударами копыт о землю показывают, что лошадь на рыси все же испытывает мгновения полета — мгновения, когда все четыре ее копыта одновременно находятся в воздухе. Публикация Марея с этими результатами во французском издании Animal Mechanism вышла в 1872 г.; первые фотографии Оксидента на рыси, сделанные Мейбриджем, вышли в 1873 г. Получается, что Марей опередил Мейбриджа в получении ответа на вопрос о лошадиной рыси! Его выводы, однако, не убедили, судя по всему, далеких от науки людей, возможно потому, что зрительно графический метод Марея не производил такого же сильного впечатления, как фотографии Мейбриджа.

В своих методах Марей сильно отличался от многих коллег тем, что категорически возражал против вивисекции как способа изучения анатомии животных и функций различных органов. Там, где его современники без колебаний вскрывали живые существа, чтобы изучить, как у них внутри все работает, Марей был глубоко убежден, что подобные методы дают неверные научные результаты. Физическое обездвиживание и оперативное вмешательство изменяют естественную жизнедеятельность животного, считал он, и это делает любые выводы, сделанные на основании подобных исследований, сомнительными. Марей старался регистрировать жизненные процессы без вмешательства в них, как можно более незаметными способами.

Эту же философию он перенес и на изучение живых существ в полете. Чтобы исследовать движение крыльев насекомых, он удерживал насекомое на месте и позволял ему хлопать крыльями по вращающемуся цилиндру, вымазанному сажей. Кончики крыльев сбивали сажу и оставляли после себя следы, по которым можно было судить, как крылья двигались во времени. С птицами такой метод неприменим — их невозможно удерживать на месте, поэтому Марей разработал аппарат, реагирующий на давление и похожий на тот, что использовался при изучении лошадей, чтобы измерить у птицы в полете махи крыльями вверх и вниз. Птица могла свободно лететь, но на нее была надета специальная сбруя, с которой вниз свисали пневматические трубки. Научный аппарат, естественно, вмешивался в действия птицы и, скорее всего, изменял ее естественные движения — это неизбежно. Но Марею необходим был способ записи движений птицы без необходимости прикасаться к ней.

Мы можем почти зрительно представить, как Марей «падает с кресла», впервые прочитав материал 1878 г. о сделанных Мейбриджем фотографиях лошади. Именно в фотографии Марей увидел потенциальное решение проблем. Через четыре дня после получения номера La Nature со снимками Мейбриджа Марей, как мы видели, с огромным энтузиазмом написал в журнал. Мейбридж с готовностью откликнулся: он рад был принять участие в дальнейшем изучении движения:

В этом письме Мейбридж прислал для Марея новый комплект фотографий животных в движении, но после такого многообещающего начала новых контактов между ними не было, судя по всему, больше года. У каждого были свои заботы и проекты, закладывавшие основание для следующего, XX в. Мейбридж, находившийся в тот момент на вершине славы, не только расширял собственные исследования, но и разъезжал по стране с лекциями. Он разработал устройство — зоопраксископ, при помощи которого мог одушевлять и проецировать результаты своих экспериментов с движением для толпы заинтересованных зрителей: по существу, это был предшественник современного кино. Марей в Париже вел сложные переговоры с правительством о создании нового исследовательского комплекса. Одновременно он изучал типы полета способом, который был ему лучше всего знаком: при помощи создания механических моделей. Вместе с коллегой Марей строил не только модели птиц, способные махать крыльями, но и модели аэропланов с неподвижными крыльями, в которых для вращения пропеллера использовался сжатый воздух.

Наконец в 1881 г. Мейбридж смог ненадолго приехать в Европу; на этом настоял художник Мейсонье, и он же договорился об этом с покровителем Мейбриджа Стэнфордом. Марей устроил фотографу из Сан-Франциско великолепный прием:

Если оставить в стороне мольбы журналистов, то самая яркая, возможно, деталь здесь — тесная близость, приписываемая Марею и мадам Вильбор на этом вечере. Это не было случайностью: Марей, как будто следуя отражению жизни Мейбриджа в забавном кривом зеркале, завел роман с женой директора газеты Вильбора, очевидно с молчаливого согласия последнего. Марей даже стал отцом дочери мадам Вильбор Франчески. Не признавая официально своего отцовства, он все же представил девушку парижскому обществу как свою племянницу. Дом, приобретенный Мареем в Неаполе, был выбран в значительной степени потому, что мадам Вильбор жила там, выздоравливая после болезни.